Дурдом с мезонином

Но все объяснил сторож Ефимыч, который непостижимым образом всегда и обо всем узнавал первым. Как у него это получалось, сказать не мог никто в мире. Большую часть своего времени Ефимыч проводил в состоянии легкой, средней, а после отбоя так и тяжкой степени алкогольного опьянения. В те редкие моменты, когда Ефимыч бывал трезв, он мучился жестоким похмельем, и все его мысли были заняты поиском спиртосодержащей влаги для поправки здоровья. Почему Ефимыч при таком пристрастии к алкоголю до сих пор оставался при должности, спросите вы? Происходило это исключительно благодаря его близкому родству с самой директрисой. Поговаривали, что Ефимыч был ее дядей. Так это или нет, точно сказать никто не брался. Но все понимали, что лишь очень нежные родственные чувства могли заставить строгую директрису терпеть пьянство сторожа. Ясное дело, халатность сотрудника станешь терпеть лишь от того, кого считаешь дорогим и любимым человеком.

Можно было бы приписать такую феноменальную осведомленность Ефимыча в делах центра именно этому родству с директрисой, но дело в том, что племянница с дядей, или кем там приходился Ефимыч директрисе, почти не общались, держа дистанцию, и лишь самые приближенные знали, кем они друг другу приходятся. Для всех остальных директриса разыгрывала комедию, что она и знакома-то со сторожем едва-едва. Хотя сам Ефимыч неоднократно забывал, что они должны хранить тайну, и называл Ларису племяшкой. Да и без него всем было ясно, что у директрисы к сторожу особое отношение, потому что во всех спорных ситуациях она неизменно принимала его сторону.

— Жизнь у него тяжелая была, — объясняла Лариса Дмитриевна, когда к ней приходили с очередной жалобой на сторожа и его пьянство. — А так человек он золотой. И руки у него золотые. Это он после смерти жены запил, жена у него была исключительная женщина.

На этом месте Лариса Дмитриевна обычно промокала глаза платочком и вид у нее делался такой скорбный, что ни у кого больше язык не поворачивался ругать пьяницу-сторожа.

Да и то сказать, человеком Ефимыч был и впрямь невредным. И даже в состоянии крайней степени опьянения умел держать себя в руках, просто ложился у себя в домике на узкой кровати и спокойно засыпал до утра. И все бы было ничего, кабы имелся в центре еще и ночной сторож. Но Лариса Дмитриевна в целях свойственной ей экономии обе ставки совместила в одном дядином лице. И поэтому если в дневное время центр еще имел хоть какого-то сторожа, то в вечернее и ночное время он оставался практически без охраны.

Воспитателям вменялось в обязанности посменно проводить обход территории, что они и делали, не смея роптать. Ведь после Славкиного перевода из воспитателей в помощники директрисы среди них таких счастливчиков, которые бы состояли в родстве с Ларисой Дмитриевной, не имелось.

И вот этот самый Ефимыч после трех очередных бутылочек пива, выпитых им с утра для разгона крови, пребывающий в разговорчивом состоянии, поведал подругам о том, зачем к Ларисе Дмитриевне приходила полиция.

— Убийство у нас, — заявил он, прежде чем девушки успели задать ему хоть какой-нибудь вопрос. — На этот раз настоящее. В полиции думают, что это мог сделать кто-то из сотрудников.

— Кого же убили?

— А воспитателя, как я слыхал, из «Кулибиных».

— Ромку?! Его убили? Да?

— Как есть убили!

— Не может быть! Ефимыч, вы ничего не придумываете?

— Да не сойти мне с этого места! Чистая, девки, правда. Имени, правда, не назову. Но сам слышал, как Лариса полицейским говорила, что ручается за своих сотрудников головой. И что убийц среди них, то есть среди нас, нет. Лариса она такая, всегда за своих горой готова стоять. Моя жена — покойница — тетка Ларискина точно такой же была. Всегда и за всех горой, а за себя вот постоять не умела.

И Ефимыч слегка всплакнул, как с ним бывало всякий раз, когда он вспоминал жену. Но подругам сейчас было нужно узнать, как именно убили Ромку. И Ромку ли? Не перепутал ли сторож спьяну? Девушки пытались получше расспросить Ефимыча, но тот после воспоминаний о почившей супруге к иному разговору оказался неспособен. И, махнув подругам на прощание рукой, пошел к себе в сторожку, чтобы залить там свое горе еще бутылочкой темненького.

— Бежим?

— Бежим!

И девушки помчались в том направлении, в котором утром двинулся на свою пробежку Роман.

Собственно говоря, тайны в этом никакой не было, бегал воспитатель всегда по одному и тому же маршруту, хорошо известному всем, кто проживал в центре опережающего развития «Маленькие гении». Маршрут пробежки проходил мимо медпункта и шел вниз под горку. Там уже заканчивалась территория центра и начинался лес, через который шла хорошая дорога до самой Малаховки — выросшего за считаные годы коттеджного поселка.