Дури еще хватает

К Клизам на свадьбу сына Алисы Фэй. Встретил многих из тех, с кем плавал по Нилу. Питера Кука, Билла Голдмана, Иэна и Мо Джонстоун, Томаша Старжевски и т. д. и т. д. Свадьба прошла хорошо, хотя в парковом гроте было холодновато. Хорошая еда и вино, потом я по просьбе Алисы Фэй произнес небольшую речь. Потом поиграл в «Перудо» с Питером К., Томашем, Мартином и Брайаном Кингом. Билл Голдман обещал зайти ко мне в восемь, посмотреть мой компьютер.

Что и сделал. Он только что купил «Мак» и хотел понять, как тот работает. Билл не из тех, кого зовут технофилами, однако он положенным образом ахал и охал, пока я показывал ему, что умеет делать «Мак». Потом мы потопали в «Ле Каприс», поужинать. Я все еще протираю глаза и щиплю сам себя, стараясь поверить, что знаком с человеком, который сочинил «Буча Кэссиди» и «Марафонца» и так сильно вдохновил меня своими «Приключениями киношного ремесленника».

Понедельник, 29 ноября 1993

День проработал с Хью, правда, около двенадцати нас сбила с пути Эмма Томпсон, явившаяся с просьбой спасти ее погибшие труды. Она писала на «Маке» сценарий «Разума и чувств», используя для этого «беловой экземпляр». Каким-то образом все у нее сбилось. Текст она сохранила, но утратила форматирование и так далее. Мне удалось привести все в божеский вид, однако дефрагментация и прочее отняли очень, очень много времени.

Ей очень хочется, чтобы полковника Брэндона сыграл Хью, и столь же, как я понимаю, сильно – чтобы меня в этом фильме не было. Охо-хо, она совершенно права, тут и сомневаться нечего.

К шести отправился в галерею «Крис Битлз». Они устроили что-то вроде приема с продажей иллюстраций в пользу Национального общества предотвращения жестокости по отношению к детям. Присутствовали обычные подозреваемые – Клиз, Терри Джонс, Терри Гиллиам{145}, лорд Арчер, Фрэнк Торнтон[170] (ну ладно, он к обычным подозреваемым не относится) и многие другие. Провел там недолгое время, подписывая футболки, а затем оба Терри уговорили меня пойти куда-нибудь покормиться. Мы выбрали «Граучо».

Надрался, выпив много вина. Терри ушли, а я остался и еще пуще нарезался с Гриффом и Хелен Миррен{146}. Дома в час.

Вторник, 30 ноября 1993

Волнующий день. Я знал, что впервые за сто лет проведу вечер дома. Пришла верстка «Гиппо». Шрифт, который они выбрали, мне ненавистен. Но что я могу сделать? Это «Палатино», а самое неприятное в нем – раздражающие меня “перевернутые запятые”, не скругленные, как вот “эти”, а безвкусно прямые, отвратные. Гарнитура, которой пользуюсь я, намного приятнее. А их гола, груба и попросту паршива. Полное говно.

Написали мы с Хью не много, вместо этого смотрели обсуждение бюджета, а после принялись читать сценарий Эммы, который я распечатал по ее просьбе для Хью. Работу она проделала потрясающую. Читается просто замечательно: у меня слезы текли, я в этот сценарий влюбился. История, конечно, отличная. Хью был бы великолепным Брэндоном.

А Эмме пять с плюсом – по-настоящему блестящая работа. Хреново то, что она права – для меня тут нет абсолютно ничего. Хоть плачь. Эта роль сделает Хью звездой, чего он полностью заслуживает[171], а искренне вашему придется сидеть как дураку дома, когда Хью, став Важной Персоной, полетит в Голливуд. Всегда знал, что так и случится, мне только трудно будет пережить всеобщие соболезнования…

Лег в разумно раннее время, совершенно трезвый.

Конец месяца, Душечка, пора тебя распечатать.

На этом – к добру или к худу – дневник неожиданно обрывается. Ну, не обрывается, конечно, однако все остальное я, похоже, на время утратил. Может, оно и правильно – предложить вам лишь это извлечение, а остальной дневник напечатать, вытянув его из пришедших в негодность жестких дисков, дискет и не раскрывающихся больше архивных файлов, после того, как я помру. Тогда мне уже не придется больше сохранять тайны личностей и обыкновений тех, кого я пока засекретил.