Дури еще хватает

Не могу отрицать – для меня он стал своего рода оазисом. Чем большую известность я приобретал, тем труднее мне приходилось в пабах. С годами положение все усугублялось. Всегда существовало вероятие того, что кому-то захочется угостить меня выпивкой. Делалось это очень мило и приятно, однако связывало меня по ногам и рукам. Отвечая отказом, я производил впечатление сноба – заносчивого и высокомерного; а принимая угощение, на полчаса отдавал себя в распоряжение того, кто его оплачивал. Невозможно же, получив от кого-то бокал вина, удалиться в другой конец зала, напрочь забыв о дарителе. Поговорить с незнакомым человеком порой бывает приятно, но иногда хочется без помех провести время с друзьями. И потому пабы стали для меня местом запретным – кроме тех, что расположены в моем родном графстве Норфолк, жители которого обладают, похоже, врожденным пониманием того, что приставать к людям, знамениты они или нет[34], неприлично.

Жаль, конечно, что людей хорошо известных поносят за «неестественность» их поведения, не позволяющую им посещать обычные места вроде баров, – что бы при этом ни подразумевалось под «естественностью». Еду я покупаю в супермаркетах, все прочее – в недорогих магазинах, и нередко люди обращаются ко мне с нелепым вопросом – бывает, что и возмущенным: «А вы-то что тут делаете?» Меня так и подмывает ответить: «В бадминтон играю / пересдаю школьный экзамен по истории / вскрываю трахею Джереми Вайна{62}… А вы?»

Я говорил уже – в блоге, а может быть, в интервью, – что известность – вещь чудесная, чистой воды пикник. Ты мигом получаешь в модном ресторане столик, который другим приходится заказывать за неделю, или билеты на премьеры, спортивные состязания, по-настоящему интересные и волнующие мероприятия, имеешь возможность знакомиться с замечательными людьми из любых слоев общества. Однако ни один пикник не обходится без ос. Иногда эти осы не более чем досадная помеха, иногда тебе приходится хватать вещички и с воплями бежать в дом. Феллини в «Сладкой жизни» дал «светскому» фотографу имя Папараццо, напоминающее о нудно зудящем насекомом. Оса по-итальянски vespa, но это слово было уже занято{63}…

Конечно, папарацци могут быть докукой, особенно если ты находишься в обществе человека, никому не известного и не желающего, чтобы его фотография появилась в газетах с присовокуплением домыслов о том, кто он такой. Впрочем, сегодня все подались в папарацци, поскольку у каждого есть фотокамера, а качество их что ни год, то возрастает.

И по сей день папарацци-любители едва ли не каждую ночь дежурят у клуба «Граучо», у «Плюща», «Чилтернской пожарной станции», у «Аннабелз», на Хертфорд-стрит и у множества других «пристанищ богатых и славных». Им нужно лишь запечатлеть знаменитость блюющей, норовящей дать коллеге в морду или милующейся с неподобающим мужчиной либо женщиной, и недельная квартплата у них в кармане.

Один день из жизни клуба «Граучо»

Итак, вернемся в «Граучо». Я покажу вам один его день. На самом деле это сплав множества дней, но его, я думаю, хватит, чтобы дать вам представление о наивысших взлетах клуба – или о наинизших падениях, это как посмотреть.

Будем считать, что сейчас стоит солнечный осенний день начала 1990‑х, уже переваливший за середину. Поздним утром я встретился в баре «Граучо» с издательницей Сью Фристоун, чтобы поговорить о моей новой книге, а сейчас завтракаю с моим агентом, Лоррейн Гамильтон, и она поверх рагу из барашка сообщает мне, что продюсер по имени Марк Сэмюэльсон хочет встретиться со мной, дабы выяснить, как я отнесусь к предложению сыграть в его новом фильме Оскара Уайльда.

Взволнованный и вдохновленный одной только мыслью о такой возможности, я отправляюсь в бар, чтобы выпить бренди. У стойки сидят, ритмично постукивая ступнями по подставке для ног и нервно озираясь по сторонам, двое замечательно миловидных молодых людей. Лет двадцати с небольшим, по моим оценкам.

Я всегда считал, что «Граучо» следует быть клубом самым что ни на есть компанейским, а открытое дружелюбие должно составлять неотъемлемую часть его характера. Людям необходимо чувствовать, что им здесь рады, что они у себя дома, что никто не смотрит на них свысока, не сторонится их. Это не означает, конечно, что всякий кому не лень может влезать в их разговоры. В общем, я решаю, что этим молодым ребятам не повредит пара успокоительных слов.

– Привет, – говорю я, опускаясь на табурет рядом с ними.

Они кивают и улыбаются.

– Судя по вашему виду, вы немного озадачены, а?

– Ну, – отвечает один из них, обладатель очаровательных мышиного тона волос, – это же клуб «Граучо». О нем столько рассказывают…

– О господи, – удивляюсь я. – И что же?

– Что он, знаете… – говорит второй, волосы у него совершенно черные, а глаза темно-карие, – не для таких, как мы.

– Да ерунда, – заверяю я. – Вы производите впечатление прекрасных молодых людей, в «Граучо» таких с распростертыми объятиями принимают. Вы чем занимаетесь?