Дурман для зверя

— А давайте! — с легкостью согласилась я. Ледяное пиво — то, что надо, чтобы снизить температуру моего внутреннего кипения. Взять и смыть из головы этого Захара звероглазого так же легко, как смывала с себя его запах. Еще в его квартире. И еще раз уже дома. Да только он мне все равно чудится. Даже сквозь парфюм прижимающего еще меня к себе Шмеля, сквозь все привычные запахи. Гнать его!

— Знаю я, чего тебя дядька Марат домой тянет! — заявил Мелкий после первой же приконченной банки.

— О, сейчас нам наш умник и философ свою теорию задвинет, — ухмыляясь, ответил Шмель, в то время как Сазан все продолжал хмуриться и молчать.

— И задвину. Мне вот кажется, только не орите, что он твою мать все равно любил и любит.

— Ой, да неужели, — фыркнула я, приветствуя легкое головокружение и то, что потихоньку стало попускать от всего. — Вечная теория «бьет, значит любит»?

— Не совсем, в смысле только отчасти.

— Не гони. Не верю я в такое, — отмахнулась, снова напрягаясь.

— А ты сама посуди: ну вот бесился бы он так столько лет из-за… — Мелкий засопел и потупился, — ну из-за всей этой херни, что ты не его вроде.

— Не верю я в это! — огрызнулась я. — Ну от кого тогда? Сплетни все это.

— Да не злись, Айка! И ты, Мелкий, закрой тему эту. Какое нам дело, как там чё было, — подал наконец голос Сазан, пересаживаясь поближе ко мне. — Главное, что Айка наша, своя в доску, а кто ее папаша — нам пофиг всегда было и будет.

Но я так просто закончить не могла. Эта долбаная тема неверности моей матери отцу мне все детство перепохабила, взгляды вечно косые, шепотки, а то и откровенные насмешки не раз заставляли драться до крови. Да я слова доброго за все годы из-за этого ни от отца, ни от деда с бабкой с его стороны не слышала.

— Если и так, любит, говоришь, и за то нас с матерью колотил чуть что, то ему же только на руку, что свалила я и глаза никому не мозолю как его позорище. Зачем он меня назад тянет? Херовая у тебя теория выходит.

— И ничего не херовая! Ревнует он, небось, по сей день, не простил, думает, что мать этого твоего… — он опять запнулся, наткнувшись на наши недобрые, чуть пьяные взгляды. — Ну что она любит того, от кого как будто бы ты.

— Загибаешь уже, — прокомментировал Шмель, открывая еще пиво.

— Не-а. Ну вот сами смотрите: если в его голове твоя мать еще любит этого твоего гипотетического неизвестного отца, а дядька Марат все еще любит ее, то как же побольнее задеть ба… женщину, как не измываясь над ребенком от этого самого ненавистного соперника, — протараторил парень.

— Соперника, которого никогда не было, а если и был, то нам глубоко похрен, и мы нашу Лимонку все равно никуда не отпускаем, а остальные со своими реальными или вымышленными заморочками пусть сами разбираются! — веско постановил Сазан, обнимая меня привычно за плечи.

Вот только что-то во мне словно запротестовало против этого его обычного у нас дружеского жеста. Как если бы он почудился более собственническим, чем раньше, что ли.

— А знаете что? — Шмель вскочил перед нами и покосился на Мелкого. — А слабо забить на всю эту фигню и махнуть всем вместе куда-нибудь на отдых?

— За город? — невольно съязвила. — Нет, спасибо, я больше с тобой на такое не подписываюсь.

— Ой, ну опять ты, — нахмурившись, проворчал друг, впрочем, опять моментально вернувшись к оптимизму: — Хер ли нам тот загород. Я вас на юга, на море зову.

— Ничё, что декабрь на дворе? — уточнил Сазан.

— Ничё. Потому что мы куда-нибудь в Турцию махнем. Или на Кипр. Круто же?

Все едва появившееся расслабление слетело с меня в один миг.

— Откуда на это бабки? — подалась я вперед, настороженно прищуриваясь. — Что ты, на хрен, опять затеял, Шмель?

Глава 15

— Заплатить? — Лицо Лены вытянулось, она даже всхлипывать так натурально перестала. — Но этот… мерзавец требует миллион!

— Развлечения нынче стали дороги, — прошептал себе под нос, и страдалица, будучи просто человеком, еще и сидя сзади, конечно, не расслышала, а вот моя пара сначала картинно возмущенно распахнула свои красивые зеленые глаза, но потом я уловил мелькнувшую, как призрак, злорадную ухмылку, исказившую пухлые губы.

— Серьезная сумма, — заставив себя изобразить сочувствие, заметил я. — И все же я рекомендовал бы откупиться, нежели… усложнять все.

На самом деле никакого сопереживания сия дама у меня не вызывала. Тридцатилетняя зажравшаяся дочка политика, удачно пристроенная замуж за какого-то мясного магната, решила развеять скуку семейной жизни, подцепив малолетку, зажигала с ним, а как жареным запахло, побежала помощи искать. Жаба задушила бабок парню отвалить за свое веселье? Тем более я знаю, что денег и у мужа, и у папаши столько, что этот миллион — тьфу, ни о чем.

— Но я… — Лена заерзала, окончательно перестала плакать и стрельнула на меня уже совсем не несчастным, а, скорее уж, расчетливым взглядом. — Есть тонкость. Мне не денег жаль.