Дурман-звезда

Выбрался на рыночную площадь и огляделся. Здесь галдели еще сильнее, чем у причала. Все поминутно смотрели в небо и что-то доказывали друг другу, экспрессивно размахивая руками. Многие торговцы уже закрывали лавки. Другие, наоборот, бросались ко всем, проходящим мимо, надеясь что-нибудь продать напоследок. Один торгаш — неопрятный толстяк в расписном халате — даже осмелился схватить меня за рукав. Я молча двинул ему под дых, а когда он согнулся, добавил коленом в морду. Этим и ограничился, даже руку не стал ломать — только выкрутил для острастки. Я же не зверь и хорошо понимаю, что люди сейчас слегка не в себе.

Толстяк скулил, елозя передо мной по земле, а его соседи старательно отводили глаза. Я брезгливо вытер ладонь о штанину, развернулся и пошел дальше. Сквозь общую какофонию прорывались обрывки случайных фраз и выкрики зазывал:

— …плачет, и что? Теперь бесплатно отдать?

— …говорю ему — часов пять еще, чего ты мечешься? Нет, отвечает, так оно, мол, надежнее. И тащит свой сундук, раскорячился…

— …шелк, живой шелк! Платки, косынки! Недорого!..

— …не будет бунта, уважаемый. Не будет, точно вам говорю. Ну, зарежут пяток солдатиков — так, вроде, не в первый раз…

— …да вон же шестое! Слева!..

— …не помрет он теперь. Фиалковым цветом отпоим, вытянем…

— …ватрушки сладкие, лепешки медовые…

— …задом жирным трясет и лыбится, корова беззубая. Думает, наверно, ночь просидит, так первой красавицей обернется…

— … в хлам. Как увидел, так прямо сразу и начал…

— …кровища полотенце прожгла. Не веришь?..

— …Ястребы, ха! Воронье помойное…

— …истинно говорю вам! Светозарное, ясноликое! Смоют все скверну чистые слезы! Те же, кто грешен, полягут в корчах и взвоют люто!..

Услышав последнюю сентенцию, я скривился. Глянул в ту сторону — так и есть. Храмовый жрец сидел на пучке соломы в закутке между двумя торговыми лавками. Ну, то есть, бывший жрец, конечно. Из тех, что к старости окончательно выжили из ума и бродят теперь по улицам, развлекая прохожих дикими воплями. Его желто-белое одеяние было изгваздано просто до изумления — потеки грязи, маслянистые пятна и ошметки навоза, словно старика держали в хлеву. Облезлая лысина почернела от солнца, зато имелась косматая бородища с налипшими крошками и засохшими следами блевотины.

Юродивый вертел головой, тараща мутные бельма. Он был слеп. Собственно, все они слепнут с годами. А чего еще ожидать, если ты ежедневно, по несколько часов кряду пялишься на солнечный диск? Я, честно говоря, вообще удивляюсь, что эти, без сомнения, достойные люди так долго сохраняют рассудок. Лично я бы свихнулся намного раньше.

Вокруг жреца собрались зеваки. Вряд ли в другие дни он имел такую аудиторию, но когда плачет небо, все воспринимается по-иному. Люди слушали молча. Кто-то хмурился, кто-то недоверчиво хмыкал — только два пацана беззвучно давились смехом, разглядывая провидца в навозе.

Неожиданно старик замолчал и начал приподниматься, держась за стенку. Вытянул вперед костлявую руку и гаркнул:

— Ты!

Надо ли говорить, что грязный палец указывал точно мне в переносицу. Я вздохнул и хотел уже пройти мимо, но юродивый торопливо закаркал, словно понял мое намерение:

— Да, да, ты, пришедший из тени! Мерзкий огрызок, голем, лишенный души! Я слеп, но чую тебя — того, кто живет под солнцем, не зная света! Ты явился, но время твое уже истекает!

Твоими бы устами, подумал я. Но все же остановился и обернулся. Старик ощерился:

— Услышал меня, голем? Так помни же — слезы льются! Твоя плоть сгниет еще до заката, и угаснет твой черный разум!

Он захохотал, разбрызгивая слюну и безумно вращая бельмами. А я вдруг почувствовал, что сейчас, вот прямо в этот момент, что-то должно решиться. Воздух стал неподвижен — как тогда, во время гадания, — и лиловая взвесь, проявившись из ниоткуда, заклубилась перед глазами. Мне обожгло гортань, и стало невозможно дышать; ощущение было, что легкие тлеют, словно бумага. Это продолжалось всего секунду, но что-то, наверно, отразилось в моих глазах, потому что, когда я приблизился и коротко приказал: «Пошли вон», зеваки попятились, не говоря ни слова.

Старик завизжал:

— Что, голем, надеешься испугать?.. Не выйдет! Я жил со светом в душе, и мне умирать не страшно! Это ты, ты, должен бояться!..

От него воняло, как от козла. Поморщившись, я сказал:

— Не ори, дурак. Подробности знаешь?

Опешив от такого вопроса, он заткнулся на полуслове. Несколько секунд беззвучно разевал рот, демонстрируя пеньки от зубов. Казалось, я слышу, как скрипят его высохшие мозги. Пришлось подсказать:

— Ты утверждаешь, что моя плоть сгниет до заката. Как это случится и где?

Он что-то проблеял. Я подождал для порядка, потом вздохнул:

— Понятно. Конкретно сказать ничего не можешь. Но что-то ведь чувствуешь, вшивый крот… Ладно, последний шанс. Сейчас я задам вопрос, а ты ответишь на него одним словом. Ну, готов?

— Я не буду отвечать, голем!..

— Напрасно. Ты сказал, что у меня нет души. Но чужую душу я взять могу. Ты ведь знаешь об этом, правда?