Дурман

— Дима отправил Лизу в безопасное место, — огорошил ее Виталий в ответ. Сумрачно глянул исподлобья, вертя при этом сигарету пальцах. — Может, и тебе стоит…

— Я не уеду от тебя, Виталь, — севшим голосом прохрипела Таня.

Ей по-настоящему страшно стало в этот момент. За него, за них.

— Не прогоняй, не отправляй, пожалуйста, — вцепилась в его руку своими дрожащими пальцами. — Ты же знаешь, как нас обоих ломает, как плохо… Лиза — ладно, она беременна, ей опасней. А мы… Я… Не могу, Виталь. Давай вместе, чтобы там ни было, пожалуйста! — голос таким ужасным стал, плаксивым и хриплым, словно она умоляла.

Хотя, так и было же. Не представляла сейчас, как сможет его оставить? Как раньше могла? Не выдержит же без Витали и дня, умом двинется. А он хмурится так, что ей еще страшнее внутри. Не его боится, а что не послушает ее доводов.

Казак прикурил. Глубоко затянулся, заставляя ярко тлеть кончик сигареты.

— Это же для твоей безопасности, свет мой ясный, — Виталя дернул ее на себя, заставил сесть к нему на колени. Отвел в сторону левую руку с сигаретой. Прижался лицом к шее Тани, притиснулся губами почти до боли, едва не прикусывая.

Хотя Таня и сама стремилась к нему. Как можно ближе и теснее, плотнее прижаться, обнять, чтобы и дыму от сигареты не просочиться. Кожа к коже. И обоих колотит.

— Нет, Виталь, пожалуйста… Не смогу, — пальцами ему в волосы зарылась. — Умру без тебя…

Он хрипло рассмеялся. Но вообще без веселья. Мрачно, скорее.

— Это я без тебя подохну, Танечка, — дышит ее кожей, ее волосами, кажется. — У меня же в груди — твое сердце бьется. Дышу твоими легкими…

Она заплакала. И рассмеялась одновременно.

— Тебе просто пора бросать курить, любимый, — хрипит и сипит, и носом шмыгает. — Тогда и твои легкие заработают…

И за его шею так держится, что как только не придушила еще?

А он ухмыльнулся, хоть и видно, что и Витале тошно. Еще крепче за плечи обнял. Затушил сигарету в пепельнице, стоящей на подоконнике в комнате, где они сидели, словно бы кресел и диванов мало вокруг. И напряжены оба так, что воздух вокруг них трясется, кажется. Даже Бакс не рискует приближаться. Напряженно замер в противоположном углу комнаты и следит настороженным взглядом. Хвостом мотыляет из стороны в сторону.

— Брошу, Таня. Слово даю тебе. Как с этим всем разгребемся — брошу, — так крепко в губы поцеловал, что даже больно немного, но она его от себя не отпускает.

— Договорились, любимый, — шепчет ему в ухо. — Только сейчас, не отсылай меня никуда, очень тебя прошу. — И нет сил в глаза глянуть.

Боится, что все равно настаивать станет. Понимает, в самом деле, что не просто так Виталий этот разговор завел.

Казак резко выдохнул, матерясь сквозь зубы. Уперся лбом ей в макушку, поцеловал волосы. А она остановить слезы не может. Катятся и катятся, глупые. Сами собой.

— Хорошо, Танечка. Уломала. Блин, да я сам себя пытался уговорить тебя отправить, на горло себе наступал и меня корежило из-за этого. — Хмыкнул, начав раскачиваться тихонько, будто ее укачивал, как ребенка. — Только это же твоя безопасность, Таня.

Оторвал ее голову от своего плеча, заставив глянуть в глаза. А ей уже все по боку. Голова поплыла, как от шампанского, когда он «хорошо» сказал. Расслабилась, каждая мышца от облегчения дрожит, а Таня за мужа продолжает цепляться. Что угодно, как угодно, лишь бы с ним. Все с ног на голову в жизни перевернулось, от всех принципов своих отошла, и не плачет за прошлым. Главное, что вместе с ним.

— Хочешь, я уволюсь, Виталь? Дома сидеть буду с Баксом, под охраной? Никуда не выйду? Только, чтобы рядом, пожалуйста? — на все согласна, вот уж правда, и не нужно кроме него ничего больше.

Казак ошарашено уставился на нее. Удивила, похоже. Да и что странного? Сколько он ее на это уламывал, а тут Таня сама…

— Мне без тебя ничего не важно, Виталь. Уже проверили и перепроверили даже, — хмыкнула не особо весело.

Но и не грустно. Просто признала то, что есть.

А он зажмурился. Кажется, сам и дыхание, и слова все растерял. Прижал ее голову к своему плечу, лицо к шее. Горячая ладонь на затылок давит, и ей хорошо от этого так, что никому не рассказать и не передать словами! И его жадные губы по ее коже: по щекам, бровям, векам. Целует, давит, ласкает. Словно передать, выразить ей то хочет, для чего слов не знает. Да и Таня таких слов не знала, чтобы все, что к нему ощущает — описать и назвать. Потому, сама так же в ответ целует, ерошит волосы пальцами, цепляется за напряженные, твердые плечи мужа. И отодвигаться даже не думает, хоть его руки слишком сильно на ребра давят. Правду оба говорили: живут только когда вместе друг с другом.

Таня все-таки осталась дома. Во всех смыслах. Виталий никуда не отправил ее, чтобы там не подразумевалось под безопасным местом. Но и с работой ей пришлось рассчитаться.