Дурман

К чему сказала? Он и так это знает. А вот Таня вообще не представляла, как сейчас работать будет. После этой ночи. С такой разрухой в голове и душе.

— Да. Отвезу. У меня тоже встречи…

Пауза.

Тишина повисла. И Таня зажмурилась. Спрашивать или нет, что за встречи? С кем? Или снова ложь?

— Таня, — тихо позвал ее Виталий.

По имени. Ни разу после ее крика прозвище не упоминал. Но она так и лежала с закрытыми глазами. Сил не было смотреть. Эта ночь ее разрушила — душу и мозг размозжила. И как себя собрать, как прийти в себя, она еще не успела придумать.

— Танечка…

Надавил ей на затылок, прижал ее лицо к своему. Кожа к коже. Губы к губам. Начал целовать. Руки жадные, по спине, по плечам, пальцами в волосы. Перекатился, подминая ее под себя. Окружил со всех сторон.

А ее надвое, на части разрывало. Как “разрушилась” ночью, так до сих пор не могла себя собрать. И от его страсти, от его прикосновений — только хуже. Потому что тело в дрожь, в жар, в безумие страсти бросает, тянет к нему. А в мозгу пульсирует “Ты убивал? Да. Что еще? Все…”

Она закричала, упираясь ему ладонями в плечи. Дикий какой-то стон. И не плач, и не ор. Словно боль эту, раздрай душевный — из себя наружу пыталась выплеснуть. А оно не выходило. Цеплялось за мозги, за внутренности, за легкие, по артериям пульсом текло — разрывало.

— Отпусти, Виталь, — прошептала как-то жалко ему в рот, умоляя. — Не сейчас. Дай мне это хотя бы осознать. Обдумать. Отпусти! — в конце снова крик.

Он сжал ее плечи. Обхватил голову ладонями, загребая волосы в жмени. Держит крепко. Вся под ним. В его власти. Чувствует это мощное, сильное тело. Такой большой. В его же власти вся сейчас, не противопоставить ему ничего. И ощущает, как застыл, стиснул челюсти, как мышцы напряглись. Недоволен. Обиделся. Злится?

Никогда не боялась его.

А в этот момент… Не знала. Не смогла бы ответить: боится его или нет? Но раньше, ведь, и вопроса такого не возникало…

— Любишь? — резко, сипло, как-то зло… но и жадно. Со страхом, который она услышала, хоть он, наверное, и не хотел показать.

И так натянул ее пряди, что выгнулась.

Заставил-таки посмотреть прямо в глаза. Родные такие, и крапинки эти, чертовы! И совсем незнакомые, ведь! Но и соврать ему не сможет. Да и не привыкла врать.

— Люблю…

Всматривается, словно проверяет. Будто душу под микроскопом через глаза рассматривает. Выдохнул. Расслабился немного. Опять поцелуем на ее рот набросился. Но теперь недолго. Ослабил хватку. И поднялся. Ее потянул за собой.

— Ладно. По ходу разберемся.

Он не отпускал ее ни на шаг. Даже душ принимали вместе. Словно Виталий не доверял, опасался, что стоит отвернуться — и Таня исчезнет. Испарится за мгновение. Рядом сидел за завтраком. Курил. Ничего не ел, запивая свои сигареты кофе. И не мигая, смотрел, как она давится, пытаясь в себя что-то впихнуть. А оно не лезло. Таня даже не смогла бы объяснить, зачем, вообще, пытается. Голода не было. Ее выворачивало от вида еды и запаха.

Сдалась, в конце концов, отодвинула от себя резко тарелку. Не рассчитала силу. Да так, что та слетела со стола и разбилась. Осколки керамики разлетелись по полу вперемешку с творожной запеканкой, вилка зазвенела о плитку, отскочив в другую сторону.

Как их жизнь…

Таня заторможено наблюдала за этим несколько секунд, пока не дошло окончательно, что случилось. Охнула, подскочила, дернулась, собираясь убрать. Виталий резко поднялся, бросив окурок в раковину, и перехватил ее. Обнял.

— Дай, уберу, — прошептала, не глядя на него.

— Домработница уберет. Мы ей платим за это, — отрезал Виталий, не отпуская.

Прижал к себе. А она — как кукла. Руку поднять не может. Тело какое-то ватное. Бесчувственное. Словно стержень из нее выдернули. Ничего не может. Соображает и то с трудом.

И он это видел, понимал, Таня ощущала недовольство, неуверенность и напряженность Виталия, кажется, просто не знающего, что сейчас делать с ней и ее состоянием. Как поступать? И она не знала.

— Поехали, обоим не помешает на воздух выйти. Развеемся, — видя, что она так и стоит истуканом, наконец, решил он.

Таня не спорила. Натянула куртку, взяла сумку и телефон, и вышла во двор.

Как доехали — не запомнила. Смотрела в окно, а не видела ничего. И о чем думала всю дорогу — не смогла бы сказать. Вроде бы ни о чем. И обо всем сразу. С удивлением уставилась на клинику, когда Виталий остановился. Показалось, что минута-две прошло, а выходит — почти полчаса.

— Я заеду за тобой.

Виталий протянул руку и погладил ее щеку. Отвел волосы за ухо. Наклонился и поцеловал в губы. А она все в том же ступоре и не чувствует ничего.

— Хорошо, — прошептала ему в губы.

Если честно, автоматически, не задумываясь, что говорит. Как-то нервно, резко отстранилась, будто отдернулась. Виталя сжал зубы, отчего его щеки снова прорезали складки, придавая настороженный, злой вид.