Дурманящий запах мяты (СИ)

— Ори, — заговорил он, заглядывая мне в глаза, словно хотел запомнить или боялся забыть, как я выгляжу. — Постарайся, чтобы тебя не ранили! Ради меня. Останься живой. Попроси его защитить тебя. И ещё одно…

Тай же снял с себя перстень на цепочке, который носил под рубахой и навесил его на меня.

— Пусть будет с тобой!

— Не смей со мной прощаться, раньше времени! — выругалась я, а когда получила поцелуй в лоб, едва не придушила его.

Я посмотрела на Шелеста, но даже этот неисправимый оптимист не смог выдавить из себя достойную ухмылку — попытался, но вышло очень страшно. Мне оставалось только скрежетать зубами, встав рядом с Фаей и Крохой. По кивку вампира, оборотень занял готовую к атаке стойку немного впереди меня. Отважная тройка — Шел, Ольгерд и Тай — выдвинулись в первый ряд, не жалея себя. А там, откуда и ожидалась опасность, ломая кусты появились они — десятки вампиров. Хуже того — раненых и озверевших вампиров. Насколько мне было известно, теряя собственную кровь, представители расы первенцев начинали сходить с ума, и рубили всех и всё вокруг без разбору. Видимо, им досталось, когда они пробирались сквозь Грань.

«Достань скилт!» — прорезался рычащий голос Руи.

— Чего? — не поняла я. На мой разговор с самой собой никто не обращал внимания — сейчас все были слишком заняты.

«Ту железяку, которую мы прихватили с тобой из подземелья! — пояснил призрак. — Вставь в отверстие кристалл и крепко держи рукоять!.. Сейчас мы будем крошить непослушных поганцев, восставших против батька!»

— Я же не умею с ним обращаться! — возмутилась я, исполняя приказ вампира, а Фая недоверчиво на меня посмотрела, справедливо полагая, что мой и без того повреждённый мозг больше не вылечить — сумасшествие наступило!

«Ты не умеешь, зато я — прекрасно владею!» — рявкнул Руи и мои пальцы сами сжались на рукоять креп-крепко. Даже косточки побелели. Под мизинцем что-то хрустнуло и железяка вытянулась, резко превращаясь в длинный такой штык, с наконечниками по краям.

Шелест искоса глянул на сие творение вампирское в моих руках и рыкнул. Я только пожала плечами, мол, сама не понимаю, как он тут оказался, откуда вообще взялся и какая скотина сунула мне его! Но бросить палку не смогла.

— Они смертны, как и вы! — выкрикнул друг. — Цельтесь в голову!

Первый упырь рванул к нам, напоровшись на мощный и чёткий, рассчитанный до мелочей удар Шелеста. Вампир с игривой лёгкостью отсёк башку своему соплеменнику, и тело несчастного упало на траву, украшая зелень багровыми пятнами. Поднялся дикий гвалт: выл и рычал оборотень, отдавал какие-то команды Ольгерд, амазонки разом затянули боевой клич (кажется, и я тоже кричала), матерился Кроха, обещая повыдёргивать кровопийцам всё, что только можно и нельзя, и запихать куда только попадётся, Славик с другой стороны успевал проговаривать «Ух», «Эх», «Их», «На х…»

Брызгала кровь, летели отрубленные конечности. И во всём этом адском хаосе плясала я, поражая подступающих ко мне вампиров оружием их правителя — скилтом, пульсирующим в моих руках, как живая субстанция. От его прикосновения они рассыпались прахом, а я двигалась дальше, ведомая мстителем Руи.

В какой-то момент я совсем обезумела, забылась. Перед глазами стояла багровая пелена, во рту чувствовался сводящий с ума привкус солёной крови. Она наполняла мой рот. Вдруг стало противно от самой себя! От того, что я стала такой… То есть не собой. Это ведь не я!

«Не время!» — рычал Руи в моих мыслях, но не заглушил стонов раненых и умирающих.

Моё замешательство посреди поля брани сыграло в пользу врага, и двое вампиров, навалившись разом, сбили меня с ног, роняя лицом в грязь. Я потеряла сознание. А когда пришла в себя, усаживаясь среди трупов на земле, увидела истинное отвратительное лицо Войны и Смерти.

Рядом упала Марта, которой какой-то светлоглазый вампир просто свернул шею, как деревянной игрушке. И она теперь лежит такая грустная, пустая, сломанная и смотрит на меня застывшим взглядом мертвеца. Мирра бросается на обидчика, рвёт его на куски, отсекая руки, потом отрубая ноги, и успокаивается только срезав ему голову, как бутон цветка. Но и её достаёт упырь. Другой. Он вгрызается в горло сестры и пьёт, пьёт… Она кричит, проклинает его и зовёт пресветлую Мать. А я слышу, как хрустят её кости под натиском зубов и рук врага.

Что-то жутко горячее течёт по моим щекам, и я не сразу понимаю, что это слёзы. Возле меня присаживается на колени Ринара, успокаивающе поглаживает меня по спине… Я хочу сказать ей, как мне больно от всего этого, как глупа эта битва, лишающая друзей…

Знаете почему женщины остаются дома и не идут на войну? Потому что они — матери всего живого. Они чувствуют боль и ответственность. Когда мужчина лишает кого-то жизнь, он испытывает ненависть, ярость, силу, уверенность в себе, а женщина — чувствует каждой своей клеточкой боль того, кому её причиняет. Она ощущает её наравне. Её душа может уйти вслед за тем, кто умер от рук женщины. Мы — матери мира, и мы не способны лишить жизни собственное дитя…