Дурная компания

Загадка сцены, которую я наблюдал в аэропорту, выяснилась только через несколько дней, и вся ее ночная магия и загадочность сразу поблекла, приобретя вполне рациональный оттенок. В эти дни в Израиль приехал на гастроли бывший Кировский театр оперы и балета, и степная толпа состояла из плясунов, работников сцены и участников огромных массовок, изображающих половецкие пляски, князевы дружины и татар.

Кто же мог до такого додуматься?

Глава 3. Долги, которые нас выбирают.

Я вышел из просторного стеклянного здания аэропорта. Я находился в Америке. Все хлопоты и трудности прошедших нескольких месяцев были позади.

Мной были уговорены изворотливые и подозрительные чиновники, получены многочисленные официальные бумаги, выстояны очереди в пыльных и грязных прихожих ведомств, занимающихся взиманием долгов с неблагодарных репатриантов, а также ведомств, занимающихся призывом последних в армию и уточняющих их возможные связи с разведывательными органами страны, из которой они бежали.

Ведомство, взимающее долги, которые за время моего проживания на берегу Средиземного моря достигли весьма значительных размеров, находилось на маленькой улочке в пыльном портовом районе, застроенном складами и бесчисленными маленькими лавочками. Вход в ведомство почему-то пролегал через галантерейный магазин, и дремлющий усатый араб, в прохладном полумраке сидевший за стойкой, увешанной брюками и кофтами, всякий раз просыпался и зорким взглядом впивался в лицо потенциальному покупателю. Русских, пришедших платить свои долги, он различал сразу же и мгновенно прикрывал глаза, предаваясь сладкой нирване.

На втором этаже по темному и душному коридору ходила жуткого вида старуха, ругалась и протирала пластиковый пол с прожженными следами от окурков грязной тряпкой, оставляющей после себя коричневые разводы. В конце коридора находился сортир, в котором стояла мутная, испускающая зловоние лужа и сквозь пыльное битое стекло, наполовину заколоченное фанеркой, виднелась узкая серая портовая улица, забитая продирающимися сквозь нее машинами, складами и крохотными конторками.

На старом кожаном диване, скамейках, деревянных, серых от грязи, скамейках и стульях сидела очередь задолжавших бывших граждан Советской империи, которым по каким-либо причинам необходимо было пересечь границы исторической родины еврейского народа. Часть из них явно хотела сбежать куда глаза глядят, отчаявшись от нищеты и отсутствия работы, другим действительно необходимо было посетить родных или просто уехать в командировку. За дверью, обитой дермантином, сидела вершительница их судеб — пожилая дама с недобрым лицом, одинаково подозрительно относящаяся и к тем, и к другим, стоя на страже финансовых интересов государства.

Дама эта около двадцати лет назад была молодой советской женщиной, возможно, активной комсомолкой, но вовремя принятое решение воссоединиться с Народом Kниги и солидный срок пребывания в «стране молока и меда» явно возвышал ее над относительно свежими эмигрантами, с которыми она разговаривала исключительно на иврите с заметным русским акцентом. Люди путались, пугались, особенно старики, тогда дама с недовольным видом разъясняла по-русски суть дела и затем снова безжалостно переходила на иврит.

В коридор выходило несколько дверей, за которыми располагались мелкие конторы. Сразу же при входе, напротив лестницы на одной из таких дверей висело объявление, накорябанное по-русски с несколькими грамматическими ошибками: «Долги дальше! Не Стучат! Просба дверь не открыть!». Над объявлением висела табличка на иврите: «Саша Кац. Помощь в составлении долговых обязательств». Из двери изредка выходил старик, совершенно не вязавшийся с самим местом и всем обликом грязного коридора. Он был в солидном пиджаке и в туго завязанном галстуке с золотой брошкой. Саша Кац долго возился, обстоятельно запирая массивную дверь ключом, висевшим на толстой металлической цепочке. Ходить он мог только опираясь на резную трость и, покряхтывая, исчезал где-то на лестнице. Из-за другой двери доносился оживленный иврит, и примерно раз в десять минут из нее выходила средних лет смуглая женщина в просторных восточных одеждах. Она шла набирать воду для очередной порции кофе и всякий раз презрительно и с некоторым подозрением окидывала взглядом жалких просителей, сидящих в ожидании своей судьбы. Вода находилась в специальной пластиковой бутыли в комнатке, запирающейся на ключ. Если бы не эта мера предосторожности, бутыль бы была выпита страждующими русско-еврейскими должниками.