Дурная кровь

— Думаю, они причиняли ему боль. Покупка квартир и вещей в последнее время — возможно, это и была попытка жить самостоятельно, чтобы проверить свои «возможности». Но боже мой! Ему только двадцать пять лет. Нужно было дать ему шанс! Понимаешь?

— Что ты можешь еще сказать?

— В ту пятницу мы с Питером собирались встретиться, чтобы поговорить о важном деле, понимаешь?

— О разводе, что ли?

— Бог мой, нет! Может… о том, чтобы некоторое время пожить отдельно. Ведь это так называли раньше? Когда мы были моложе, все казалось ерундой. Но Питер до сих пор такой юный. В некотором отношении это так здорово, — сказала Линда с усмешкой, которая не оставляла ни малейшего сомнения, о каких отношениях идет речь.

— А за пределами спальни? — спросил я.

— За пределами спальни нам не о чем было разговаривать.

Серебристый кот устроился на крыльце дома Линды и принялся громко мяукать. Линда повернулась и взяла меня за руку.

— Ты сможешь найти Питера?

— Не знаю. Начнем с того, что мне нужны его записные книжки с номерами телефонов, рабочие записи и еще кое-что. Но, скорее всего, он не хочет, чтобы его нашли.

— Ты не можешь этого знать наверняка.

— Не могу. Но взрослые люди обычно пропадают исключительно по своей воле. А если они не хотят, чтобы их нашли, то ситуация осложняется. Но я подумаю, хорошо?

Линда наклонилась и поцеловала меня в щеку. Потом улыбнулась, словно пытаясь показать мне, какая она храбрая. Мы договорились продолжить разговор утром, она вышла из машины и пошла по дорожке к дому. Кот подбежал к Линде и принялся тереться о ее стройные ноги в черных колготках. Линда нажала на кнопки, чтобы ворота открылись, я развернулся и поехал назад по узкой дороге, выходившей на автомагистраль. В зеркало заднего вида я видел, как Линда стояла в дверях и курила. Когда я сворачивал на Каслхилл-роуд, она все еще была там. Бледный лунный свет падал ей на лицо, вокруг волос повисли колечки дыма от сигареты. Я чувствовал на коже ее сладкий запах, соленый вкус ее губ на своих губах и понял, как сильно хотел ее весь вечер и как сильно хочу сейчас. Я сжал руль, надавил на газ и помчался вперед, не оглядываясь.

Глава 2

Моя мама жила в доме из красного кирпича на окраине Куорри-Филдс — тенистого поселка на полпути между Бэйвью и Сифилдом. Когда я был маленьким, в Куорри-Филдс рядом с нами жило не так много соседей. Неподалеку, через дорогу, располагались поселки Самертон и Фэйган, где выросли мои родители. Теперь Самертон исчез, а в Фэйган-Виллас на каждом метре обочины стояли фургончики. Дом в Куорри-Филдс стоил дороже, чем я предполагал, или, по крайней мере, в этом меня хотели убедить местные жители, присутствовавшие на похоронах.

Хотя все вокруг сильно изменилось, улицы оставались знакомыми, будто я никогда никуда не уезжал. В общем, все было узнаваемым, но странным: я ехал к дому моей матери, но она там больше не жила. Она проводила первую ночь одна в свежевыкопанной могиле неподалеку от каменистого пляжа в Бэйвью, куда частенько водила меня в детстве. Когда гроб опустили в могилу, я взглянул на море и вспомнил, как она первый раз прилетела ко мне в Лос-Анджелес: я повел ее на пляж Зума, мимо Малибу; она улыбнулась, когда запахло океаном, и взволнованно схватила меня за руку. Раньше мы всегда вместе плавали, а теперь это никогда не повторится.

Я припарковался перед домом и распахнул ржавую калитку. Буйные заросли падуба, тисов и кипарисов отгораживали дом от дороги. Вдоль тропинки тянулись чахлые кусты роз.

Потрескавшиеся кирпичи, перекошенные оконные рамы и щербатая черепица на крыше говорили о запустении. Этот дом был слишком большим для моей матушки. Уже в который раз за день я подумал, что нужно было вернуться раньше. И не в первый раз покраснел от тщетности этой мысли.

Я пытался открыть ключом парадную дверь, когда услышал хруст гравия за спиной. В дверном стекле я заметил, как шевельнулась какая-то тень. Потом у меня за левым плечом что-то сверкнуло в свете луны. Сжав пальцами левой руки ключи, я двинул изо всех сил правым локтем в центр тени. И одновременно рубанул ключами в том направлении, где, по моим расчетам, должна была находиться рука незнакомца.

Раздался какой-то булькающийся звук, потом стон и удар металла о бетонный пол. Я повернулся и увидел, как Томми Оуэнс стоит на коленях и блюет прямо в розовый куст. Левая рука у него была вся в крови, а на клумбе, засеянной левкоями, валялся полуавтоматический пистолет.

Томми Оуэнс назвал меня фашистом и психопатом, промыл и перевязал раны, прополоскал рот листерином и уселся у меня в гостиной, наотрез отказываясь признать, что весьма неразумно было размахивать пистолетом у меня над ухом.

На кофейном столике около бутыли с виски лежал короткоствольный «Глок-17». Рядом с «глоком» виднелась обойма с десятью кругляшками девятимиллиметровых патронов. В отличие от бутылки, обойма была целая.

— Где ты взял пистолет, Томми? — спросил я в очередной раз.

— Ерунда. Черт побери, это все чушь. Ничего не изменилось с тех пор, как я работал на твоего старика, а? Лет двадцать назад? Нет, больше.