Дурная кровь

— Нет. Он был принципиальным человеком. Воспитывал меня один, после того как мама ушла от нас. Когда они поженились, с деньгами было довольно туго, а мама не хотела жить в бедности. И вы знаете, он воспитывал меня лучше любой матери. Я всегда был опрятно одет, он постоянно проверял мои домашние задания, был в курсе всех моих дел. Абсолютно всех. У него все было под контролем. Если я задерживался после школы или халтурил с домашним заданием, он тут же отчитывал меня. Расспрашивал до тех пор, пока не докапывался до истины. К работе он относился точно так же. Так что… нет, даже если бы это был Джон Доусон.

— А почему это был его последний объект?

Дэгг допил пиво и вздохнул.

— Потому что я провалился на экзаменах в архитектурный, во второй раз. И вместо этого поступил на факультет гражданского строительства. И я… звучит глупо, я разбил ему сердце, мистер Лоу. Он мечтал, что я стану архитектором. Ни о чем другом он и слышать не хотел. Отец отказался от работы, и… по сути, отказался от жизни. Пил, ничего не делал и ждал смерти. Он умер… от разбитых надежд.

Дэгг покачал головой. Глаза его наполнились слезами. Теперь я стал понимать, откуда у него взялась эта навязчивая идея построить музей в честь отца. Он вытащил из ящика бутылку виски, плеснул себе в стакан и разом опрокинул в рот. Со мной теперь говорил уже абсолютно пьяный человек, раздраженный и озлобленный.

— Он вышел из строя, понимаете, о чем я говорю? Мы могли найти какой-то выход, но я не стал разбираться. Просто ушел из дома. Пять лет мы практически не общались. А когда возобновили отношения, он ушел, понимаете, о чем я? Просто взял и ушел.

Дэгг облокотился о шкаф и свесил голову.

Я пролистал табель. Каждый день был расписан аккуратными печатными буквами, а внизу подпись: «Р. Дэгг». Подписи в табеле и под чертежами были идентичны. На полках рядом с диванчиком стояли десятки таких коричневых табелей. Я достал один. Все тот же аккуратный почерк, те же характерные детали, на каждом листе стоит подпись «Р. Дэгг», но подписи сделаны более свободным, не таким аккуратным почерком.

— А где хранились эти табели?

— Дома, — ответил Дэгг.

— А эти чертежи? Где ваш отец хранил их?

— В своем кабинете, в офисе Доусона. Оперативки они проводили на Виктория-Террас. А что?

— Нет, ничего. А откуда родом ваш отец?

— Откуда родом? — переспросил Дэгг.

— Да. Вы знаете?

— Он из Клондалкина. Монастери-роуд.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— А семьи? Братья или сестры?

— Нет.

— Вы еще что-нибудь можете рассказать?

Он мог еще много чего рассказать, но это не входило в мои планы на вечер. Я знал, что ему потом будет стыдно смотреть мне в глаза. Поэтому я оставил его, лелеющим боль, в компании с очередным стаканом виски.

Солнце закатилось за Каслхилл. В саду перед домом никого не было. Я сорвал цветок лаванды, растер его между ладонями и вдохнул аромат. Мне нужно было избавиться от зловонного запаха жалости к самому себе. Жалел себя не только Дэгг, но и я. Пока он говорил, волна чувств, которую я испытывал по отношению к своему отцу и постоянно сдерживал, выплеснулась наружу. Я вспомнил, как он гордился моими успехами в школе и в то же время постоянно хотел, чтобы я отличался именно в тех областях, в которых он сам был не силен. Я подумал, а сейчас он бы гордился мной? Странно, что я вообще об этом задумался.

Кто-то положил под «дворники» записку. Она тоже пахла лавандой, а может, запах шел от моих рук. Здесь был написан чей-то мобильный телефон и еще, что меня ни сколько не удивило, заглавными буквами — «ФЭЙГАН-ВИЛЛАС». Я дошел до ворот Дэгга. Свет в гараже погас, шторы задернуты. Наверно, Дэгг собирался ложиться спать. Его жена стояла на лестнице и смотрела в окно. Я помахал запиской в знак приветствия, а она развернулась и ушла.

Стечение обстоятельств привело меня в Фэйган-Виллас. Я обошел вокруг уродливых домишек, больше похожих на картонные коробки, стоявших вплотную друг к другу и образующих подкову. Когда их только построили, в каждом было по четыре комнаты, две на втором этаже, две на первом. Снаружи дома были покрыты серой штукатуркой, ванна отсутствовала, а туалет находился на улице. Теперь почти к каждому домику прилепили еще здание такого же размера, террасы выходили в сад, а в крыше прорезали окно, сделав еще одну комнату на чердаке. Возле каждого дома стоял либо внедорожник, либо новенький хэтчбэк, либо и то, и другое.

Я уже не помню, в каком доме жила мама, в каком папа, в каком Джон Доусон, а в каком его жена Барбара. Суть в том, что все они здесь выросли, воспитывались в одной среде и мечтали выбраться из этой глухой дыры. И вот теперь эти дома купили люди, мечтавшие о том, чтобы здесь жить. И для них Фэйган-Виллас был пунктом назначения, а не отправной точкой. У них наконец-то появилась своя крыша над головой.