Веннергрен кивнул в сторону редакции.
– Это не она была руководителем Вальтера, когда он проходил здесь практику прошлым летом?
Шюман поднялся и встал рядом с ним, у него болели оба колена.
– Они отлично сработались, – сказал он.
– Она произвела хорошее впечатление на Вальтера, он часто говорит о ней.
Бенгтзон, очевидно, почувствовала их взгляды, она подняла глаза и посмотрела в ту сторону, где они стояли за стеклом плечом к плечу. Шюман инстинктивно сделал шаг назад и повернулся.
– Как дела у парня? – спросил он и снова сел за стол.
– Хорошо, спасибо, – ответил Веннергрен. – Получил диплом журналиста несколько недель назад.
– Жаль, что в Швеции больше нет журналистской работы, – заметил Шюман.
Председатель правления доверительно улыбнулся:
– Вальтер пойдет дальше по академической линии, собирается исследовать медийные отношения и журналистскую этику.
Шюман кивнул:
– Талантливый парень.
– Я немного сомневался, когда он захотел попасть на практику именно в «Квельспрессен», но, как оказалось, он нашел здесь интересное направление для себя. Он много обсуждал журналистскую этику и требования к таблоидной журналистике со своим руководителем, как там ее зовут? Бернтзон?
– Бенгтзон, – поправил Шюман. – Анника.
– Я читал тезисы Вальтера в один из недавних вечеров, и они показались мне довольно интересными. Он приводит различия между официозными средствами массовой информации вроде утренней прессы и государственных телевизионных новостей, с одной стороны, и таблоидами типа «Квельспрессен», с другой. Первые считаются «приличными» и «серьезными», и это связано как с их выбором тем, так и подходом к его реализации. Они освещают рынок труда и политику, спорт и войны, все традиционно мужские сферы интересов, беря за основу официальную точку зрения.
Услышанное показалось Шюману знакомым, разве он сам когда-то не разглагольствовал подобным образом?
– Все СМИ освещают войну и политику, – сказал он.
Председатель правления с азартом продолжал рассуждать:
– Да, но с разных колоколен. Вечерние газеты обычно фокусируются на личностной стороне дела, чувствах и переживаниях людей, такое отношение традиционно считается женским. И наши рассказы для простых людей с улицы, не для истеблишмента. Именно поэтому таблоиды столь презираемы и производят такое же вызывающее впечатление, как громкоголосая женщина из нижних слоев общества…
Андерс Шюман закрыл глаза.
– Я хотел бы поговорить с Анникой Бенгтзон, – сказал вдруг Альберт Веннергрен. – Ты не мог бы попросить ее зайти сюда на минуту?
У Шюмана похолодело в животе. Подумать только, а вдруг она проговорится? Веннергрен, пожалуй, решит, что он насплетничал, рассказал ей о частичном сворачивании деятельности?
Он резко потянулся через стол и нажал кнопку прямой связи:
– Анника, ты не могла бы заскочить ко мне?
– Зачем?
К чему все эти ее вечные сложности?
Он видел, как она вздохнула и направилась к его стеклянному закутку, неохотно открыла дверь.
– В чем дело? – спросила она.
– Я как раз рассказал Андерсу о докторской диссертации Вальтера, – сказал Альберт Веннергрен. – Он собирается исследовать различные подходы к освещению материала в современной журналистике.
– Интересно, – произнесла Анника равнодушным тоном, стоя в дверях.
– Он часто ссылается на дискуссии, возникавшие между вами, о методах работы журналистов и этике. У тебя своеобразные взгляды на эту проблему. Ты не могла бы развить тот, который касается половой принадлежности средств массовой информации?
Анника с ошарашенным видом окинула взглядом комнату, словно искала скрытую камеру.
– Я не помню, – пробормотала она. – Каких только глупостей порой не наговоришь…
– Ты сказала Вальтеру, что «Квельспрессен» – крикливая баба из работяг, вопящая правду, которую никто не хочет слушать.
Она переступила с ноги на ногу, явно чувствуя себя крайне неловко.
– Войди и закрой дверь, – продолжил Веннергрен. – Ты знаешь, что Андерс Шюман заканчивает работу, я хотел бы услышать твои мысли относительно его преемника.
Анника нахмурила брови.
– Вечерняя газета – это боевой фрегат, – сказала она, – где всегда мировая война. И если поблизости не разыгрывается никакое сражение, он ищет его для себя или нападает и создает свое собственное. И для него нужен капитан, который может управлять судном и понимает пропорции. Просто умения ходить под парусом и лавировать недостаточно.
Председатель правления выглядел крайне удивленным, ее слова глубоко запали ему в душу.
– У тебя есть предложение относительно достойной кандидатуры?
– Берит Хамрин, но она, очевидно, не годится, поскольку слишком порядочная.
– Кто-то с телевидения, может быть? Или из бизнеса?
Ее глаза сузились.
– Кто-то своеобразный, ты имеешь в виду? Вы хотите посадить газету на мель? Тогда возьмите любого самодовольного жлоба. Ко мне еще есть что-нибудь?
– Нет, – поспешил сказать Шюман. – Ты можешь идти.
Анника закрыла за собой дверь и удалилась, не обернувшись.
Альберт Веннергрен задумчиво смотрел ей вслед.