Дурная кровь

Комната была меньше, чем у Вальберга, без секретаря и с видом на улицу, а не на набережную. Зато здесь была еще одна дверь, она вела в кабинет Юстине. Подергав ручку, Сёдерстедт обнаружил, что дверь не заперта.

Сёдерстедт быстро оглядел письменный стол. Рабочий беспорядок, но в меру. Свадебное фото: юная темноволосая Юстине и уже не такой юный, но тоже темноволосый Эрик. Оба широко улыбаются, но, в отличие от большинства подобных фотографий, улыбка не кажется приклеенной, молодые супруги смотрят в объектив привычно, как профессионалы. Судя по всему, они происходят из семей крупной буржуазии и с колыбели привыкли быть в центре внимания. Похоже, им не пришлось бороться за место под солнцем, оба родились, чтобы стать дипломатами.

Хотя не исключено, что Сёдерстедт делает слишком далеко идущие выводы на основе одной-единственной фотографии.

Кроме фото на столе лежали различные записи: от желтых клейких бумажек до официальных писем на фирменных бланках, а также пухлый ежедневник. Все это Сёдерстедт собрал и сгреб в свой портфель, потом открыл дверь в кабинет Юстине. Комнаты были похожи как близнецы.

Сёдерстедт осмотрел стол. На нем стояла та же свадебная карточка, точнее, другая, но из той же серии. Улыбки супругов здесь были не такие широкие, не такие самоуверенные, в них сквозила невнятная тревога. Различия между фотографиями очень заинтересовали Сёдерстедта, любившего полутона и нюансы.

Как и у мужа, у Юстине было много различных записей, Сёдерстедт не преминул в них покопаться и заглянул в ящики, хоть все это было не очень законно. Он даже переписал тексты записок и пролистал ежедневник. В углу комнаты обнаружился миниатюрный ксерокс, и Сёдерстедт скопировал, постоянно прислушиваясь, не идет ли кто, заметки за текущий, прошлый и следующий месяц. Этого должно хватить. Уложив ксерокопии ежедневника и копии записок в портфель рядом с бумагами Эрика и вернув ежедневник на место, Сёдерстедт через комнату Эрика вышел в коридор и спустился вниз по лестнице. Приветливо кивнув секретарше, которая сидела с такой миной, будто наелась поганок, Сёдерстедт покинул здание и раскрыл свой украшенный мишками зонт.

“Луди” был припаркован по другую сторону площади Густава Адольфа, возле Оперы, и Сёдерстедту пришлось бежать через площадь, прижимая к себе портфель с документами, чтобы они не намокли под проливным дождем. Зонтик с мишками прикрывал ему только голову.

Основательно вымокнув, он наконец добежал до машины, плюхнулся на сидение и открыл портфель. Перед встречей с Юстине Линдбергер он хотел просмотреть записи ее ежедневника, чтобы иметь на руках козыри, хотя в глубине души надеялся, что они ему не понадобятся.

Сёдерстедт завел машину и поехал вдоль Стрёммена, мимо ресторана “Оперный погребок”, пересек полуостров Бласиехольмен, проехал пристань, поднялся по Сибюллегатан до перекрестка с Риддаргатан и повернул направо возле Музея армии. Дурацкий воздушный шар, на котором все лето катались туристы, теперь намок и выглядел жалко.

Въехав на горку, Сёдерстедт остановился и, грубо нарушив правила, припарковал машину перед воротами магазина. Потом метнулся через улицу и, спрятавшись от дождя под козырьком подъезда, нажал на звонок возле таблички “Эрик и Юстине Линдбергер”. После четырех сигналов послышался слабый голос:

— Да?

— Юстине Линдбергер?

— Это что, опять пресса?

— Полиция. Инспектор Арто Сёдерстедт.

— Входите.

Замок зажужжал, и Сёдерстедт вошел, лифта в подъезде не было, Арто пешком поднялся на шестой этаж и увидел Юстине, стоящую в открытых дверях квартиры. Вигго Нурландер не преувеличил, описывая ее красоту, хотя использовал он при этом совсем не поэтичные выражения. У Сёдерстедта промелькнуло в голове сравнение с длинноногой арабской принцессой, мчащейся по пустыне на белом скакуне. Но он тут же устыдился банальности своей ассоциации.

— Сёдерстедт, — отдуваясь, представился он, помахивая полицейским удостоверением. — Надеюсь, я не очень помешал.

— Входите, — снова повторила она слабым от слез голосом.

Квартира была такой, как он и ожидал. Элегантной, буржуазной, дорогой, но не кричащей, не вычурной, скорее сдержанной и стильной. Неосознанно Сёдерстедт пытался и все не мог подобрать точное определение.

Ему предложили присесть на кожаный новый, будто только что из магазина, диван, который оказался, на удивление, удобным и наверняка был предназначен не только для сидения, но и для сна. Юстине села на краешек стильного деревянного стула по другую сторону овального столика из стекла. Здесь же был выход на балкон, откуда открывался вид на залив Нюбрувикен и остров Шеппсхольмен.

— Примите мои соболезнования, — тихо сказал Сёдерстедт. — Вас очень утомили журналисты?

— Это просто ужасно, — ответила она.

Сёдерстедт решил не уточнять, что она имеет в виду — журналистов или случившееся. Он просто перешел к делу.

— Есть ли у вас причины подозревать кого-то в убийстве вашего супруга?

Женщина еле заметно покачала головой. Она все время смотрела куда-то мимо Сёдерстедта, не повернула она головы и сейчас.