Дурная кровь

Представил, как они сидят в кафе, похожем на это, и первую реакцию Эйба, когда он увидел по глазам Джоша, что тот испытывает к его любимой женщине не просто дружеские чувства. Мотивом убийства Авеля Каином была ревность: жертва, принесенная Авелем, оказалась угодной Богу, в отличие от жертвы Каина. Но кто в кого был влюблен в этой ситуации? И кто кого ревновал? Где-то в большом сверкающем как бриллиант городе навсегда пересеклись и сплелись друг с другом судьбы трех молодых людей. Что было причиной – любовь или боль – не важно, слишком часто эти два слова означают одно и то же.

Белокурая девочка в школьной форме бордовых и синих цветов наклонилась, подняла что-то с тротуара и пошла дальше, увлеченно разговаривая по сотовому телефону. Я допил кофе и перешел через бульвар к стоянке такси.

Вычислить миссис Морэл не составило большого труда. Она сидела в одиночестве за столиком на тротуаре. На ней был зеленый плащ, который она не стала снимать, пушистые волосы зачесаны назад и зафиксированы невидимками. Несмотря на то что она густо накрасилась, было очевидно, что прожитые годы ее не пощадили.

– Миссис Морэл? – спросил я, и она кивнула. – Я доктор Кобб, рад познакомиться.

Я сел за столик на обтянутый искусственной кожей стул, а миссис Морэл окинула меня оценивающим взглядом.

– Взаимно. Должно быть, вы очень хотите разобраться в той истории, если проделали столь долгий путь, – сказала она и указала на меню. – Впервые во Франции?

– Нет, бывал несколько раз. Еще раз спасибо, что согласились со мной встретиться, миссис Морэл.

– Пожалуйста, зовите меня Клодетт. Я могу звать вас Джеймс?

– Благодарю, Клодетт, конечно можете.

– Вы женаты, Джеймс? У вас есть дети?

– Нет, я не женат.

Перед Клодетт уже стоял бокал с янтарной жидкостью. Я поинтересовался, что она пьет.

– Кальвадос, яблочный бренди. Подходящий для Франции напиток. Будь я лет на десять моложе, я бы показала вам настоящий Париж, тот, который знают только парижане. Мы бы пили с вами горячий чай и красное вино, гуляли бы по Елисейским Полям и до рассвета просидели бы в кафе на Монмартре. Но для меня те времена давно в прошлом.

Я заказал кальвадос и поблагодарил Бога за то, что Клодетт не моложе своих лет.

– Santé![11] – несколько театрально провозгласила она и осушила свой бокал наполовину.

Я попробовал, что это за напиток. Кальвадос оказался крепким, как виски, но более ароматным. Черная птичка приземлилась рядом с нашим столиком, посмотрела на нас глазами-бусинками, а потом взлетела и исчезла высоко в небе. Где-то вдалеке, как дурное предзнаменование, взвыла сирена «скорой».

– Ну, Джеймс, вы так и не сказали, почему вас так интересует эта история.

– В этом деле множество загадок. Я уверен, Лаура и ее родители сделали все возможное, пытаясь узнать, что же случилось с Симоной. Это так?

Клодетт внезапно помрачнела, у нее резко изменилось настроение – такое часто случается с пьющими людьми. Она допила свой кальвадос и порылась в сумочке на соседнем стуле. Достала пачку сигарет и прикурила одну, перепачкав фильтр помадой.

– Мы с Лаурой были не просто одноклассницами, мы были лучшими подругами. – Она посмотрела на официанта и показала пальцем на свой бокал. – Мы всегда согревали друг дружку, потому что в нашей жизни стояла вечная зима.

Клодетт вдруг умолкла, как будто забыла, о чем хотела сказать, потом залпом осушила второй бокал и с важным видом огляделась по сторонам. Наш столик стоял очень близко к горелке, но она, похоже, этого не чувствовала и продолжала сидеть в своем потрепанном плаще.

– Я в отчаянном положении, Джеймс. Два года назад один мой друг уговорил меня заложить квартиру и вложить все деньги в дело, которое в результате прогорело. После этого он исчез, и теперь мне буквально не на что жить. Мой муж умер пятнадцать лет назад, детей у меня нет, сестер и братьев тоже. Я одна-одинешенька и еле свожу концы с концами. Еще немного, и меня выкинут на улицу. Я этого не перенесу. Я не хочу доживать свои последние годы в убогом приюте для стариков только потому, что была настолько глупа, что доверилась другу. Я этого не заслужила.

С каждым глотком кальвадоса ее французский акцент усиливался, а мне становилось все труднее ее понимать. Когда она заказала еще один бокал кальвадоса, я понял, что действовать надо быстро: такими темпами она через полчаса напьется в стельку. Я заметил у Клодетт на руке старинные золотые часы – видимо, фамильная реликвия.

– Вам известно, что случилось с матерью Симоны, Клаудией Дюшан?

– Она умерла в конце восьмидесятых от перитонита. Я узнала об этом от своей матери, она была знакома с соседями Дюшан. Нас даже на похороны не пригласили. Насколько я поняла, она плохо себя почувствовала, но отказалась обращаться в больницу. А когда наконец обратилась, было уже поздно – сепсис. Не знаю, почему Лаура отказывалась со мной говорить все эти годы. Мы были как сестры.

Клодетт прикурила очередную сигарету и спросила: