пришлось стать, чтобы выжить, — по моей коже пробежал холодок, хоть я всё ещё
чувствовала исходящее от Дина тепло.
— Мы знаем, что она не просто жертва. Она — Пифия. Фемида — так её назвал
Найтшэйд. Судья и присяжные. Словно она была одной из них.
— Не по собственной воле, — мне нужно было услышать эти слова. Но это не
делало их правдой.
— Она по собственной воле убила женщину, которую мы похоронили, —
произнося эти слова, я чувствовала себя так, словно срываю повязку — а с ней и
несколько слоёв кожи.
— Твоя мать выбрала жизнь.
Я говорила себе об этом на протяжении десяти последних недель. Я провела
бессчётное количество ночей, глядя в потолок и гадая: чтобы сделала я, если бы меня
заставили драться на смерть? Смогла бы я убить другую женщину — прошлую Пифию,
сражавшуюся со мной не на жизнь, а на смерть — чтобы спастись?
Как и много раз до того, я попыталась забраться в голову своей матери,
представить, каково ей было, когда её похитили.
— Я просыпаюсь в полутьме. Я должна быть мертва, но это не так, — затем моя
мама подумала бы обо мне, но я пропустила это и перешла к мыслям, крутившимся в её
голове, когда она поняла, что произошло.
— Они резали меня. Ранили. Я была при смерти. А потом они вернули меня.
Сколько женщин, не считая моей матери и Мэллори Миллс, разделили ту же
участь? Сколько было Пифий?
— Они заперли меня в комнате. Но я там не одна. Ко мне приближается женщина.
У неё в руках нож. Рядом со мной тоже есть нож, — я отрывисто дышала. — Теперь я
знаю, зачем они едва не убили меня, зачем вернули назад, — мне казалось, что даже мой
голос звучит, как голос моей матери. — Они хотели, чтобы я посмотрела Смерти в глаза.
Они хотели, чтобы я знала, каково это. Чтобы я без тени сомнения знала, что я не готова
умереть.
Я беру нож. Я отбиваюсь. И я побеждаю.
— Владыки следят за этими женщинами, — Дин вытащил меня из мрака. Он не
стал использовать привычные для профилирования местоимения — ни «я», ни «мы», ни
«ты». — Они наблюдают за ними. Они знают, через что они прошли, что пережили.
Я шагнула вперед, но замерла в дюйме от Дина.
— Они наблюдали за моей матерью — недели, месяца или годы, а я даже не
помню, в каких городах мы жили. Я — наше единственное подобие свидетеля, и я не могу
вспомнить ни одной полезной детали. Ни одного лица.
Я пыталась. Я пыталась вспомнить уже много лет, но мы так часто переезжали.
Каждый раз, моя мать говорила мне одни и те же слова:
На веки вечные…
Тогда-то я и вспомнила. Моя мать обещала любить не только меня. Я была не
единственным свидетелем. Пусть я не знала, что делали с моей матерью и кем она стала.
Но кое-кто знал. Кое-кто знал и любил её.
Навеки вечные. Не смотря ни на что.
ГЛАВА 18
Моя сестра, Лорел, была мала для своего возраста. Педиатр решил, что ей было где-
то четыре. Она была здорова, не считая недостатка витамина «D». Вкупе с её бледной
кожей и тем немногим, что нам удалось узнать от самой Лорел, это привело нас к мысли,
что она провела большую часть своей жизни в помещении — возможно, под землей.
За последние десять недель я видела Лорел дважды. Чтобы организовать встречу,
понадобились почти целые сутки. Если бы решения принимали агенты Бриггс и Стерлинг,
эта встреча стала бы последней.
Стерлинг звенели в моих ушах, пока я наблюдала за тем, как младшая сестра, которую я
едва знала, стояла перед пустыми качелями и няпряженно глядела на них своим детским
личиком.
Лорел редко разговаривала. Она не бегала. Не играла. Часть меня надеялась, что на
этот раз она будет походить на ребенка. Но она просто стояла там, в десяти футах и
световых годах от меня, неподвижно и неестественно тихо, как в тот день, когда я нашла
её в окровавленной комнате.
Лорел будет в порядке, но моя сводная сестра была рождена и росла для того, чтобы
занять место за столом Владык. Я понятия не имела о том, будет ли она в порядке хоть
когда-нибудь.
За недели, которые она провела под опекой ФБР, никто не смог узнать от неё ничего
полезного. Она не знала, где её удерживали. Она не могла — или не хотела — описать
Владык.
— Судя по уровню разрушения этой карусели, я бы предположила, что эту детскую