— Не думал ты, что хозяин «100 рентген», знаменитый Граф, может сердцем болеть? — бармен попытался хитро сощуриться, но вышло у него это, скорее, жалостно, чем озорно. — Вот так, Крохаль! Никто своего часа не знает!
Тут меня осенило! Конечно! «Изокет»! Как же я забыть мог! Продвинутая форма всем известного нитроглицерина!
— Сынок, — отец говорил отчетливо, хотя и тихо. — Дойди до аптеки, купи мне это лекарство.
Я взял из рук отца, лежащего в своей постели, бело-красную коробку и прочитал: «Изокет».
— Это что?
— Это нитроглицерин, только удобнее и действует дольше.
Я стоял перед кроватью отца и смотрел на него — всегда веселого, а теперь, вдруг, постаревшего и усохшего, лежащего в кровати у себя дома и не способного самого дойти до кухни. Мама, сидела рядом и гладила его по руке, будто ласкала. Вчера она позвонила и сказала, что старик совсем плох. Я прилетел сразу, как смог, бросив все дела и не сказав никому ни слова. Потом, это стоило мне неприятных минут у начальства, но я не жалел.
Отец категорически отказывался ехать в больницу, как мама не настаивала. В надежде, что я смогу на него повлиять, она и вызвала меня из другого города. Теперь я стоял тут, и глядел на беспомощного человека, некогда бывшего для меня самым сильным и умным во всем белом свете.
— Отец, — робко начал я. — Может — в больницу, а? Я Василию позвоню, он организует. Давай! Подлечишься! Поехали, а?
— Я тебе позвоню! — отец даже привстал в кровати от негодования. — Только попробуй! Никогда я в больнице не лежал. И лежать не сбираюсь. Тут помру, если что!
Услышав такие слова, мама заплакала и выбежала из комнаты.
— Зачем ты так, папа? — я присел на краешек кровати. — Ты б хоть о маме подумал, раз себя не жалеешь!
— Замолчи, сын! — жестко сказал отец. Так он еще меня не называл. Всегда было: «сынок, сынуля, сыночек, сыночка». И никогда подчеркнуто-официально — «сын». Может быть, поэтому я не стал с ним спорить, а тихо вышел, прикрыв за собой дверь. На кухне всхлипывала мама. Я подошел и сел рядом. Она посмотрела на меня огромными, полными слез глазами, ярким пятном выделяющимися на ее, некогда красивом, а теперь сморщившимся как печеное яблоко, лице, и в полный голос разрыдалась.
Через какое-то время мама успокоилась. И принялась возиться, суетно пытаясь приготовить чай. Мне пришлось помочь ей, иначе в доме не осталось бы целых чашек.