Дурная слава

— Хочу сказать, что не прошло и месяца после смерти Джефа, как отцу Ребекки сделали операцию шунтирования сердца, в которой он нуждался, а заплатил за нее Де Пард. Чуть позже починили и покрасили их дом, у детей появилась новая одежда, а у Ребекки — новая большая машина. И все это благодаря Де Парду. Она нашла свою серебряную жилу и решила вытянуть из нее все серебро до последней крупинки. — Иден ковыряла вилкой в своем омлете. — Даже если бы она захотела сказать правду, то ей бы не дали. Дело зашло слишком далеко. — Она покачала головой, и при воспоминании обэтом ее передернуло. — Если бы на процессе она свидетельствовала против меня, вероятно, я была бы сейчас в тюрьме.

— Так она этого не сделала?

— Нет. Она погибла в автокатастрофе за два месяца до того, как мое дело было передано в суд.

— А что произошло, когда вы встретились с Де Пардом в частном порядке?

Вилка выскользнула у нее из пальцев и звякнула о тарелку.

— Откуда вы узнали?

— Ну, это же само собой разумеется. — Киннкэйд поднял кофейник и налил кофе им обоим. — Я знаю, что, если бы я был Де Пардом, а вы обвинялись бы в убийстве моего брата и шериф был бы моим кузеном, я потребовал быочной ставки с вами.

— Так он и поступил, — призналась Иден. — Это случилось в то утро после смерти Джефа, когда я была еще в тюрьме…

Одна лампочка без абажура, обнесенная проволочной сеткой, едва освещала камеру. С того момента как ее посадили в тюрьму, Иден ни разу не присела: она металась из угла в угол по своей камере. Еще немного, и она сошла бы с ума. Сейчас она сидела, скрестив ноги, в середине своей койки, крепко охватив руками талию.

Женщина в соседней камере громко стонала. Она стонала большую часть ночи, если только ее не рвало или она не изрыгала проклятия и непристойности по адресу дежурного помощника шерифа.

В таких обстоятельствах — среди всех странностей и грубости тюремной обстановки, ее назойливых шумов и кошмара последних событий — о сне мечтать не приходилось. Иден была измучена и напугана, нервы ее были на пределе. И сейчас впервые за все это время из глаз ее потекли слезы.

Лязгнули болты, дверь заскрипела, и от этого звука по телу Иден пробежала судорога, будто по нему пропустили сильный электрический ток. Полная страха и надежды, она смотрела на дверь, отделявшую камеры от остальных помещений. Наконец тяжелая металлическая дверь распахнулась. Вошел Лот Уильяме и приблизился к ее камере. Она слышала эхо его шагов, зловеще отдававшееся в помещении. Не говоря ни слова, он вставил ключ в замок.

Она тотчас же вскочила со своей постели.

— Меня выпускают? Могу я уехать домой?

— Оставайся на месте, — рявкнул он, и Иден тотчас же замерла, укрощенная резкостью его голоса. Довольный произведенным эффектом, он открыл дверь камеры и поманил ее к себе. — К тебе посетитель.

Лицо Иден просияло.

— Это мой дедушка, да? Он приехал, чтобы забрать меня домой?

Шериф бросил на нее холодный взгляд, и она тотчас же умолкла.

— Пойдем со мной.

Он схватил ее за руку выше локтя и повел, толкая впереди себя, по коридору.

Свернув направо, Уильяме резко остановился перед ничем не примечательной дверью. Продолжая крепко держать Иден за руку, он нажал на ручку двери.

— Сюда, — сказал он, грубо толкая ее вперед. Комната была затоплена солнечным светом, и после двух часов, проведенных в тускло освещенной камере, глаза Иден не сразу приспособились к нему. Она зажмурилась от нестерпимого блеска, успев заметить большой деревянный письменный стол и пустой канцелярский стул перед ним.

— Я подожду снаружи. Дай мне знать, когда закончишь, — сказал шериф.

Иден оглянулась и увидела, как дверь за ее спиной закрывается. Она подумала, что шериф обращается к ней. Потом она почувствовала запах дорогого мужского одеколона и, резко обернувшись на этот запах, в смятении уставилась на Дьюка Де Парда.

Он смотрел на нее, не отводя глаз. В каждой черте его грубоватого лица была запечатлена боль.

— Сядьте, мисс Росситер. — Дьюк рукой указал на пустой деревянный стул с прямой спинкой.

Ей не хотелось смотреть на него. Ей хотелось повернуться и бежать. Но вместо этого Иден покорно и тупо проследовала к стулу и села, тесно сцепив пальцы на коленях.

Понимая скорбь Де Парда, Иден сочла, что должна что-нибудь сказать.

— Я… я так жалею… — начала она.

— Не так жалеете, как следовало бы. И вполовину не так! — рявкнул Дьюк.

Ярость, порожденная горем, взмыла откуда-то изнутри и обрушилась на Иден. Отчаянным усилием воли овладев собой, Де Пард ткнул пальцем в раскиданные на письменном столе бумаги.

— Шериф Уильяме передал нам ваш эмоциональный рассказ о событиях последней ночи.

Он посмотрел на стол, потом снова на Иден.

Ей захотелось съежиться, стать меньше, свернуться клубочком и заползти в угол, пока все это не пройдет, не испарится, как призрачное видение. Господи, пожалуйста, избавь ее от этого! Она не хотела ни слышать Де Парда, ни тем более отвечать на его вопросы.

Де Пард поднял листки с записями, указал на них: