Дурной возраст

Он нервно шагал взад-вперед, сжимая в карманах кулаки. Раздраженно цедил слова.

— Если бы он хоть чему-то научился! Без водительских прав! Не уступить при обгоне! Вы понимаете, что нас ждет?

Зазвонил телефон, и он бросился к аппарату. Люсьен замер на пороге кабинета, прижав ладонь к груди. Зять слушал, чуть покачивая головой.

— Так, так, — сказал он наконец. — Не теряете голову… Здесь Люсьен. Он тут побудет, пока я улажу все, что нужно, с полицией. До скорого.

— Ну как? — спросил Люсьен.

— Пока ничего нового. Черепно-мозговая травма… С прогнозом пока осторожничают… Он еще не пришел в сознание. Ах! Что за невезение! Я исчезаю. Моя жена скоро вернется. Не побудете ли вы тут минутку? Я ненадолго… Кристоф, закрываем. Ты свободен.

Люсьен сел за стол, заваленный бумажками. Он был потрясен. Не может быть и речи о том, чтобы ехать к заброшенной посреди полей лачуге. Слишком он устал. И что потом? Открыть Элиане дверь — пусть она знает, что это он… Немыслимо. Не сегодня вечером. Может, завтра… Но и завтра, и послезавтра все одно: разразится ужасный скандал… У кого просить пощады?

Он погасил лампу на письменном столе, чтобы не видеть бидонов с маслом, блестящих аксессуаров, всего, что напоминало об Эрве. Темнота была приятна, как ласковое прикосновение ладони ко лбу. Когда затянувшаяся тяжелая подавленность стала отступать, он попытался здраво рассуждать. Самое простое было бы во всем признаться. «Допустим, — подумал он, — я признаюсь отцу. А для него самое спешное — броситься „телке“ на помощь. Та немедленно поднимет на ноги лицей, ассоциацию родителей учащихся, полицию, прессу. Подаст в суд. Так как она — враг. Это она во всем виновата. Мать Эрве разозлится на меня. В конце концов мне схлопочут исправительную колонию. Что толку тогда уверять, что мы хотели всего лишь пошутить… Нет уж, не надо, в этой истории мне не в чем себя упрекнуть. Лучше подожду. Я не могу освободить „телку“, зато всегда можно попытаться позолотить пилюлю, поторговаться…».

Он заметил, что разговаривает сам с собой, и это его покоробило. В то же самое время он чувствовал, что ситуация становилась менее неуправляемой. Было, однако, одно обстоятельство, заслуживавшее особого внимания. Прежде всего ничто не мешало тому, чтобы он привел в действие вторую часть их первоначального плана. Поскольку он не может позволить себе риск говорить, он сунет под дверь записку: Вас освободят… Нет. Тебя скоро освободят… При условии, что ты будешь беспрекословно повиноваться. Сунешь лицо в мешок, который я передам. Я заберу тебя с собой… Нет. Тебя заберут… Нужно, чтобы она по-прежнему думала, что ее похитили по крайней мере двое. Тебя где-нибудь выпустят. Будешь считать до пятидесяти, прежде чем снимешь мешок. Бросишь его прямо на дороге и будешь продолжать идти, не оборачиваясь… Она будет так рада, что наконец освободилась, что не окажет никакого сопротивления. Таким образом, все это осуществимо. При одном условии: нужна машина, так как не может быть и речи, чтобы выпустить ее неподалеку от хибары. Но о «504» нечего и мечтать. Ключи зажигания никто никогда уже не оставит на щитке приборов. Взять машину напрокат? Исключено. Нужны документы… И потом, после катастрофы с Эрве Люсьен чувствовал, что не посмеет…

Так откуда все-таки это ощущение, что инкогнито он не может выпустить пленницу? Из-за записки, подсунутой под дверь? Из-за нелепой мысли начать торговаться? Будто в торговле какой-то смысл! Будто нет смертельной опасности в продлении удовольствия… Какого удовольствия, скажите на милость?! И тем не менее мало-помалу приходилось признавать очевидность: в губительном смятении, в котором он пребывал, его манила возможность причинить «телке» (придумали тоже прозвище!) страдание, сопоставимое с его собственным страданием. Всем должно страдать. Это справедливо. И ей придется подождать, пока ее освободят! Может, поплакать еще придется, прежде чем она дождется своего избавления. Не исключено, что она согласится молчать, чтобы положить конец этому кошмару. А когда узнает правду — ведь надо же дойти и до этого, — может, ей станет жалко Эрве!

Чем сильнее она будет оскорблена, тем больше шансов разжалобить затворницу.