Дурнушка

— Хорошо "отчасти!" — сыронизировал он. — Издание целиком твое. И, не будь твоего участие в денежном отношении, мечта моя осталась бы мечтою! — с внезапно заблестевшими глазами радостно, весело воскликнул Сергей. — Ах, Наташа, ты сама не знаешь, какое счастье принесла ты мне с собою!

Я улыбнулась радостной улыбкой. Мне так хотелось быть полезной ему и его делу.

Какъ-то раз Сергей позвал меня к себе в портретную, превращенную теперь в его рабочий кабинет.

— Видишь, Наташа, отец Виктор совсем оправдал мои ожидания, — весело блестя глазами от радостного оживления, сказал он.

— А что такое? — поинтересовалась я.

— Представь себе, он прислал мне пробную статью для журнала и статья оказалась очень хороша. Тема — значение церковных проповедей среди крестьян. Ты довольна, Наташа?

Мне было решительно все равно в эту минуту, какую статью написал о. Виктор, потому что мои собственные дела были из рук вон плохи. Состояние полнейшей беспомощности захватило меня. Вот уже около двух недель я ежедневно присаживалась к столику, выдавливая из себя сюжеты, но все мои усилия были тщетны. Вдохновение отсутствовало. Пробовала я, помимо него, изобразить типы о. Николая, о. Виктора, Анны Степановны, Роговцева, но они выходили какими-то пустыми и бесцветными. Жизнь кругом была слишком обыкновенной и будничной, чтобы дать собою пищу фантазии.

Муж не имел времени совершать теперь тех длинных прекрасных прогулок, какие мы делали с ним в первые дни после свадьбы. Он весь ушел в работу. А гулять одной мне не хотелось. Я не привыкла к этому, благодаря светскому воспитанию tante Lise. Пробовала я заниматься хозяйством под руководством няни. Но с первых же дней почувствовала полнейшую свою несостоятельность в этом деле. И без моего вмешательства все в хозяйстве катилось ровно и гладко, как по маслу, и я была здесь совершенно лишней.

Оставалась одна работа, мое "писательство", но и она почему-то не шла мне на ум.

Сергей не мог понять моего бездействия, сам охваченный приступом неугасаемого вдохновения, и даже как бы негодовал на меня.

— Напиши мне что-нибудь такое же яркое, сильное и красивое, как твой "Сон девушки", и твоя слава обеспечена, — говорил он, — ведь два или три подобных произведения заставят прогреметь твое имя!

"Я не могу работать, не могу, пойми это! — хотелось мне крикнуть ему, — ты напрасно произвел меня в таланты. Я ничтожество, пойми, и не жди от меня ничего хорошего!"

Но я молчала, боясь своим признанием оттолкнуть от себя мужа. Я ходила спокойная на вид, но с болезненным ощущением в душе, ощущением недовольства собою и скуки. Анна Степановна своими проницательными глазами и житейским опытом поняла, что со мною творится что-то неладное.

— Полно, крохотка, — успокаивала она меня, как видно, истолковывая в другую сторону мое удрученное состояние. — Ты без Сережи соскучилась — работает он много, с тобой мало бывает, а ты не сокрушайся. Кончит писать и опять к тебе вернется! Помяни мое слово, крохотка.

— Да я ничего, няня, пусть работает, — отвечала я довольная отчасти тем, что чуткая старуха не докопалась до истинной причины моего горя.

А между тем моя собственная работа все-таки не клеилась. Я доходила до исступления, сознавая мою полную беспомощность. Часто, бросая перо, я поднимала глаза на портрет матери Сергея, помещенный, по моему желанию, над письменным столом. Ее красивое лицо улыбалось добро и печально. Я слышала от няни грустную повесть этой женщины. Она не была счастлива в замужестве. Отец Сергее был крутой человек и очень строго относился к жене и детям. Оттого-то, должно быть, и улыбалась так печально со своего портрета бедная красавица. Я старалась схватить несколько фактов, переданных мне тою же няней из жизни родителей моего мужа, но перо не повиновалось мне, самый способ изложения казался сухим и скучным, а слог, так удачно воспроизведенный в "Сне девушки", отсутствовал и был грубым и тяжелым в новом труде. 

VI

Великий пост всколыхнул мою душу.

Я любила до безумия этот врывающийся в начале марта аромат весны, внезапно разбуженную от долгого зимнего застоя природу, талый снег на дорогах, смешанный с грязью, неумолкаемый протяжный и гулкий колокольный звон, запах ладана в притворе, заунывные напевы и черные ризы священнослужителей.

Богослужение в слободской церкви особенно нравилось мне. Здесь, затерянная среди простого, серого люда, я простаивала долгие часы на коленях с восторженным настроением в душе. О. Николай служил с особенным чувством. Благодаря его ласкающему голосу и им самим переживаемому настроению знакомые слова молитвы и Священного Писания приобретали особенное значение для меня. В то время, пока мой муж списывался с Петербургом, составлял проекты нового дела, посылал прошения о разных привилегиях, словом, всячески готовился к появлению в свет своего "детища" журнала, я проводила время или в церкви, или в своей комнате, просиживая целыми часами за бесплодными усилиями создать нечто могущее дать удовлетворение моему защемленному самолюбию и поднять себя еще раз во мнении дорогого человека.