Дурные дороги

Слышать и видеть это было жутко, мне резко поплохело. Хотелось затечь под листы рубероида. Что, если нас заметят? Ведь и убить могут. Скормят своим псам. Растущая из крыши чахлая березка передо мной тряслась от ветра, но, казалось, сама я трясусь сильнее. Даже зубы стучали. Но я не могла не смотреть на приближающуюся роту: зрелище завораживало слаженностью, отточенностью (конечно, и тут сыграло роль мое воображение). Все боны были одеты одинаково, будто клоны. В каждом действии ощущались сила и жестокость. Эта толпа была будто мощная черная волна, разбивающая скалы. У антифа не оставалось шансов…

– Смотги, это главный их. Гжавый зовут.

Тотошка указал на здоровяка в центре первого ряда ― он вел на цепи самого злобного добермана. У Ржавого была лысая башка, и, несмотря на рыжеватые брови и веснушки по всему лицу, он выглядел страшно и угрожающе.

Напряжение росло. Две стороны смотрели друг на друга.

На бонах были закатанные джинсы или камуфляжные штаны, все в «гадах» ― дорогих мартинсах и гриндерах, никаких рыночных «берцев». Приехали из Москвы. Видно.

Доберманы уже почти захлебывались лаем. Они рвались так, что, казалось, цепи вот-вот лопнут. Я видела, что нашу сторону псы тревожат. Чувствовала: они боятся. Многие жалели, что пришли сюда, как и мы. Это уже не игра. И мясорубка вот-вот начнется.

Я тяжело сглотнула и до боли вцепилась в отклеивающиеся листы рубероида. Господи, мне плевать, что сейчас под нами будет, сделай, пожалуйста, так, чтобы мы с Тотошкой выбрались из этого ада живыми. Больше всего на свете я хотела сбежать, но уже поздно. Мы заняли удобную позицию за низким бортиком ― нас не тронут. Но если поползем назад к краю, нас точно заметят. Вот бы вернуться во времени минут на двадцать назад. Тогда бы я не лежала тут на крыше, смотря на бритоголовых убийц, и не тряслась.

В центр вышли двое главных: от бонов ― Ржавый, от наших ― Дуче. Я с тоской прикинула и поняла, что наших меньше на треть. И у наших нет доберманов. Хотя, почему я называю их «наши»? Дуче и его банду стоит обходить за километр, опасные ребята.

Дуче и Ржавый о чем-то трещали. По обе стороны от них стеной стояли люди.

Наконец главные разошлись. Дуче поднял руку, подавая сигнал… я вся сжалась и перестала дышать. В следующую секунду боны спустили с поводков доберманов, а потом две стены помчались друг на друга. Они столкнулись, сшиблись и мгновенно слились в месиво. Крик, гам, лай и визг. В воздух, будто ядерный гриб, поднялось облако пыли.

Хотелось отвернуться. Это не была простая драка на кулаках, которую можно часто наблюдать на стрелках. Все по-взрослому. Я пыталась разделить месиво передо мной на части, выловить взглядом хоть кого-то. Мне удалось это не с первой попытки. Я увидела бона в разорванной футболке, который бил хула битой в живот. Тут же кто-то полоснул этого бона цепью по спине, оставив на ней жуткий кровавый след. Удар в ребра ― и бон рухнул на землю, хул и кто-то из дучевской банды стали бить его ногами. Я перевела взгляд в другое место. Бон носком «гада» ударил кого-то в голову. Справа человек в спортивном костюме повалил другого бона и бил по лицу. Под нами антифа замахнулся на бона цепью, тот отскочил и двинул нападавшему ногой в солнечное сплетение. Антифа согнулся, бон обрушил ему на спину биту, второй раз бита пришлась в живот. Ржавого и Дуче нигде не было видно.

В нос ударили запахи пыли, крови и пота. Кишки скрутило от страха. Тотошка лежал рядом ни живой ни мертвый. Ему было страшно точно так же, как и мне.

Я заметила, что боны со своим численным перевесом потихоньку стали теснить антифа. Все бы ничего… Но теснили они их к нашему корпусу. Если еще пять минут назад махач был далеко от нас, то теперь он весь переместился под нас. Кто-то залез в окно, бился внутри здания прямо под нами. Это стало опасным. Нас могли заметить.

Я стала искать глазами собак. Одна лежала за толпой дохлая, с проломленным монтировкой черепом. Другой доберман повалил кого-то из антифа ― даже за общим шумом я слышала вопли. Остальных псов я не видела, но до меня доносились лай, рычание, крики боли. Удивительно, но никто не вопил так, получая удар цепью или битой. Так страшно люди орали, только когда до них добирались мощные звериные челюсти.

Тотошка дотронулся до моей руки, показал назад, кивнул. Я кивнула в ответ. Я знала, что он задумал. Теперь, когда весь махач развернулся под нами, появился шанс незаметно слиться. Мы осторожно проползли по крыше, будто по минному полю. Тотошка полез первым, по выступам и щелям в стене ловко спустился на асфальт. Здесь, с противоположной стороны корпуса никого не было. В двадцати метрах ― ограда, за ней ― спасительный лес.

У нас был шанс удрать. Но все планы полетели к чертям, когда возле Тотошки неожиданно, как из-под земли, вырос бон с битой, обмотанной колючей проволокой.

– Тотошка! Справа! ― крикнула я с крыши.