Дурные сны. Безумие (СИ)

Вот и сейчас — Валерий явно чувствовал, что сын что-то скрывает от него. Но понять, что именно он не мог. И жена, которая встала на сторону единственного ребенка, ему задачу не облегчала.

Марк же сидел и сверлил взглядом стол, пожевывая при этом нижнюю губу. У него внутри сейчас шла тяжелая борьба — разум пытался убедить его в одном, но бешено колотящееся сердце твердило что-то совсем другое. И от того, как бомбило его грудную клетку изнутри, парня чуть ли не тошнило.

В голове всплыла фраза «Ты стал бы счастливее, если бы сказал». Да ну нет. Бред. Нет абсолютно никакого счастья в том, чтобы быть убитым родным отцом. Или увидеть разочарование в глазах матери. Почувствовать, как семья отворачивается от него — нет, от этого он почувствует себя уничтоженным и униженным, но никак не счастливым. Нет. нет, и точка.

— Я — гей.

Сказал — и сам не понял, что сделал. Он же только что решил, что молчать — лучший выход. Однако, кажется, тело решило взбунтоваться и сделало всё за него. Подняв глаза, он увидел, как мать прижала ладони ко рту, а отец непонимающе смотрит на него, видимо, думая, что он ослышался.

И почему-то именно этот его взгляд придал Марку решимости. Кашлянув, он твёрдо повторил:

— Я — гей. И я не встречался с Ари. Она всегда была мне просто подругой. Потому что девушек я воспринимаю именно так. мне нравятся парни.

Вот и всё. Он сознался. И приготовился к тому, что вот-вот последует неминуемая кара. Возможно, ему даже придется наведаться в больничку, наложить гипс или пару швов. А, может, и сразу в морг — к чему эти промежуточные пункты. Играть — так по-крупному.

Дальнейшее Марк воспринимал просто как отдельную какофонию звуков. Разобрать, что именно кричал ему отец, брюнет не мог. Что-то вроде «мерзкий гомосек», «позор семьи», «как ты мог так опозорить нас». Лариса по большей части молчала, или же пыталась утихомирить мужа. Выходило у неё не очень хорошо, но Валерий хотя бы не кидался на сына с кулаками — это уже хорошо.

Под конец, видимо, выдохшись, Кораблёв-старший замолчал, тяжело дыша и свирепо глядя на сына. Лицо его покраснело, а на шее взбугрились вены, и Марк начал опасаться, как бы родителя удар не хватил.

Однако, обошлось без этого. Обойдя стол, и стряхнув пытавшуюся схватить его за руку жены, Валерий наклонился и практически выплюнул сыну в лицо:

— Чтобы больше я тебя здесь не видел! Живи где хочешь — на вокзале, на улице, или у того, кто тебя имеет. Мне плевать. Но здесь чтобы и духу твоего не было!

— Валера! — воскликнула Лариса, в ужасе переводя взгляд с сына на мужа.

— Я всё сказал! — отрезал мужчина, — У тебя есть двадцать минут, чтобы собрать свои вещи — и свалить отсюда!

Бросив это, глава семейства выдохнул — и быстрым шагом направился в сторону гостиной. Хлопнула балконная дверь — и всё, наконец, стихло.

Переведя взгляд на мать, Марк попытался улыбнуться ей и взглядом сказать, что всё не так уж плохо. Не получив ответа, парень вздохнул и отправился в комнату — собирать свои вещи.

В принципе, именно такого исхода он и ожидал. Ну, правда, всё же не исключал возможности физической расправы. Вот тут отец его удивил — смог высказать всё, и сдержать явно рвущееся наружу желание прибить разочаровавшего его сына. Горько улыбнувшись, Марк достал из-под кровати большую спортивную сумку — и начал закидывать в неё свои немногочисленные пожитки.

Как ни странно, он не чувствовал обиды или гнева. Нет, чувство, которое его сейчас переполняло — это облегчение. Скинуть, наконец, тот панцирь, под которым он скрывал себя настоящего — свои истинные чувства и настроения, свою натуру и природу. Как оказалось, ему действительно это было важно. Черт бы побрал этого Яна, который и тут оказался прав.

Дверь скрипнула и, обернувшись, Марк увидел замершую на пороге мать. Встретившись с ним глазами, она подошла чуть ближе и негромко сказала:

— Я помогу.

Кивнув, Марк вернулся к сборам. Это заняло немного времени — вдвоем мать с сыном управились за десять минут. Застегнув молнию, Лариса повернулась к сыну:

— Милый, ты ведь понимаешь, что папа это не серьёзно сказал. Он остынет, и всё…

— Мам, — прервал её брюнет, — Не нужно. Мы оба знаем, какой он человек. И понимаем, что он не шутил.

Вздохнув, женщина кивнула и проводила сына до прихожей. Уже когда он обулся в свои любимые серые кеды и закинул остальную обувь во вторую сумку, Лариса положила руку ему на плечо и мягко развернула сына к себе. После чего обняла и крепко прижала его к себе. От столь неожиданной ласки Марк выдохнул и, чуть помедлив, ответил на объятие.

— Я хочу, чтобы ты знал, — шепнула Лариса, — Я — на твоей стороне. неважно, кого ты любишь или е любишь. Ты — мой сын, и только это для меня важно.

Марк сглотнул подступивший к горлу ком и, чуть отстранившись, посмотрел матери в глаза.

— Спасибо, — чуть улыбнувшись, сказал он, — Для меня это очень важно.

Поцеловав маму в щеку, Марк надел куртку и, закинув одну сумку на плечо, взял другую в руку. Уже открывая дверь, он услышал, как Лариса окликнула его:

— Скажи, а у тебя есть кто-то?