Дурочка, или Как я стала матерью

Ему хотелось поставить точку: «Я не собираюсь помогать вам, и это окончательное решение». Но Алек подумал, что Джина заслуживает хоть какого-то объяснения. Ему было ясно, что она не имеет отношения к тем, кто действительно изучает историю маяков. Тем не менее по какой-то своей причине она и правда хотела поднять эти линзы.

– Этот маяк значил очень много для меня и моей первой жены, – сказал он.

– Вот оно что. – Джина откинулась на спинку стула. – Клэй рассказывал мне о том… как вы ее потеряли. Представляю, каким это было для вас ударом.

Алек кивнул.

– Мы встретились на Реке Поцелуев, – продолжил он. – Мне было всего двадцать два, и на лето я устроился работать строителем. Помогал красить маяк.

– Этого я не знала, – сказала Джина. – Неудивительно, что этот маяк был вам так дорог.

– Мы с женой сидели по ночам на галерее и смотрели на звезды.

И занимались любовью, подумал он. Внезапно ему вспомнилось время, когда он просиживал там часы после смерти Анни. В те дни это стало его убежищем, местом скорби.

– Сами видите, мне хорошо понятно, что это такое – заботиться о маяке, – сказал Алек. – Но я уже не с Анни… моей первой женой, и наша связь с маяком осталась в прошлом. Больше я не желаю иметь с этим никакого дела. – Он понимал, что подобное упорство трудно объяснить незнакомому человеку. – Мое нежелание возиться с линзами может показаться вам таким же иррациональным, каким мне кажется повышенный интерес к ним человека, живущего на другом конце страны. В любом случае вы не вправе рассчитывать на мою поддержку. И я вас очень прошу не обращаться больше ко мне за помощью. Я не желаю вспоминать о прошлом.

– Хорошо. – Джина виновато посмотрела на него. – Мне очень жаль, что я растревожила ваши воспоминания.

Он предложил оплатить счет, но Джина заявила, что сделает это сама.

– Это же я пригласила вас, – произнесла она бесцветным голосом, и Алеку стало ясно, что он жестоко разочаровал девушку. Он вообще чувствовал себя странно в присутствии этой женщины: то его привлекали энергия и красота Джины, то в его душе всплывали небезосновательные подозрения. А сильнее всего она раздражала его тем, что заставляла вспоминать о вещах, которые он предпочел бы забыть навсегда.

Они вместе вышли к парковочной площадке, причем оба не проронили по пути ни слова. Алека терзало непривычное для него чувство изоляции. Он с радостью обсудил бы эту ситуацию с Оливией. Жена была его опорой, олицетворением здравого смысла. Он мог говорить с ней обо всем – за исключением Анни. Ему хотелось бы поделиться с Оливией новостью о том, что Лэйси пожертвовала год назад свой костный мозг, но он знал, как жена отреагирует на это. Всякий раз, когда Лэйси поступала в духе Анни, Оливия невольно морщилась. Она считала, что его детям следовало бы знать не столь уж привлекательную истину, касавшуюся их матери. Впрочем, Оливия не стала бы настаивать: она знала, что Алек никогда не позволит себе оскорбить таким образом память Анни.

В плане линз он проявлял чрезмерное упрямство и сам понимал это. Просто они напоминали ему о том безумном времени, когда все только начиналось. Если бы для подъема линз существовала какая-то весомая причина, если бы от этого, к примеру, зависела чья-то жизнь, – он бы, конечно, не стал возражать. Но меньше всего он горел желанием помогать этой малознакомой особе с ее более чем сомнительными познаниями в истории маяков.

– Вот моя машина, – сказал Алек, кивая на второй ряд автомобилей.

– Понятно. – Джина развернулась в противоположном направлении. – Спасибо, что согласились встретиться.

– Джина! – окликнул ее Алек.

Она повернулась и вопросительно взглянула на него.

– Судя по всему, вы наделены изрядной долей энергии и энтузиазма, – заметил он. – Так почему бы вам не потратить их на что-нибудь более ценное?

19

Пятница, 10 апреля 1942 г.

Сегодня мне исполнилось пятнадцать. Такое чувство, что я стала совсем другим человеком. И дело тут не только в возрасте: какая-то часть меня изменилась раз и навсегда. Та часть, которая доверяла людям и позволяла чувствовать себя в полной безопасности. Та часть, которая считала немцев безликими демонами, бороздящими воды океана. Не думаю, что смогу когда-нибудь вернуться в это безмятежное время.

Вчера вечером, когда я уже собиралась лечь спать (по крайней мере отправилась в постель, чтобы через часик-другой выскользнуть на пляж к Сэнди), папа пришел домой и сказал, что нам с мамой стоит подняться на маяк. Я решила не спорить, чтобы не вызвать у них подозрений. Втроем мы поднялись на галерею, чтобы понаблюдать за небом, потому что в ту ночь был настоящий звездопад. Маяк сейчас не работает. Нам пришлось выключить его из-за затемнения, и теперь никто из нас не может нормально спать. Все мы чувствуем себя не в своей тарелке. С другой стороны, теперь, когда маяк темный, стало проще наблюдать за звездами.