Общая система эксперимента состоит из внутренней системы и внешнего слежения. Даже если внутреннюю отключить на время, что допускается, внешняя всегда включена, и как только объект или сигнал попадёт в поле регистрации, внутренняя система автоматически включится и начнёт работу. Это сделано для того, чтобы в экстренных ситуациях и при завершении деятельности лаборатории можно было отключить установку без риска потери информации. Это первое отключение и профилактика с начала эксперимента. Наступает тишина, и только ритмичное тиканье инкубатора, как ритм сердца, звучит в комнате.
– Теперь можно встретить Руди, – спокойно произносит Марина.
У них всегда существовала необъяснимая ревность друг к другу, преимущественно у Руди. Она, хоть и была официально удочерённой, всегда подозревала, что Марина мне ближе, она ведь работала со мной и даже теперь постоянно находится рядом с моим телом. К тому же все наши дети знали, – мы с Патриком этого не скрывали, – если бы Маринина тётка не отказала нам в опеке, девочка вошла бы в нашу семью.
Руди быстро проходит по коридору. Она знает мою рабочую комнату, как и все дети, которые уже побывали здесь и попрощались со мной. Церемония прощания проходила очень необычно. Тело не планировалось к захоронению, и должно было оставаться в инкубаторе. Сколько именно дней, месяцев, лет, не уточнялось. Руди, облачившись в спецодежду перед входом, стрелой направляется к моему телу, которое неподвижно лежит в инкубаторе.
– О, мамочка! Как ты могла?! Как ты могла ничего мне не сказать? Оставила меня одну, бросила. Я знаю, что ты не умерла. Это только твоё тело. А душа жива. Я знаю, я чувствую это, – стонет Руди, обняв инкубатор, и сквозь стекло разговаривает с моим мёртвым телом. – Я знаю, ты что-то задумала. Я ведь не такая дурочка, как остальные, и всё понимаю. Этот твой институт и эксперимент, которым вы с папой жили…
Руди обнимает свою голову руками и продолжает стонать, и что-то бормотать себе под нос. Потом она внезапно вскакивает и обращается к Марине и Джону, стоящим в стороне в ожидании, когда Руди прекратит причитать, успокоится и уйдёт, чтобы они могли продолжить работу.
– Я тоже хочу знать об эксперименте и участвовать в нём.
Марина бросает быстрый взгляд на Джона. Доступ к программе эксперимента строго ограничен, и даже детям участвовать в нём не представляется возможным. И если им не пришлось ничего объяснять другим детям, – это сделала я в письмах, которые написала всем без исключения, – то для Руди этого было мало, и её нужно было как-то угомонить.
– Дело в том, – начал Джон, с трудом подбирая слова, немного чувствуя злость на меня, что ему приходится выполнять мою роль и объясняться с моей дочкой. – Дело в том, Руди, что программа эксперимента защищена, и мы знаем только небольшую часть, а все результаты рассчитаны на будущие поколения. Так что мы даже не сможем его завершить. Всё зашито в программу. Мы лишь запустили её и теперь отслеживаем поступающие сигналы. Через некоторое время все эти установки вместе с телом Евы будут захоронены в действующем виде.
– Не понимаю, как это? – Руди делает изумлённое лицо. – То есть всё, что сейчас здесь находится и работает, будет погребено? И всё будет идти само по себе?
– Примерно так, – Марина решает подержать Джона. – Все мы смертны. По крайней мере тело человека. Эксперимент проводится с душой.
– И что, удалось подтвердить существование души? – Руди с недоверием поднимает глаза.
– Мы ещё в поиске, – быстро отвечает Марина, обманув Руди. Джон не смог бы соврать, поэтому она решила его опередить. Они не должны раскрывать факт существования души, пока не будет явных доказательств. Это будет известно только по окончании эксперимента, примерно через тысячу лет.
– Что?! Через тысячу лет?! – открывает рот изумлённая Руди.
– Да, именно на такой срок он задуман и запрограммирован.
– Какая чушь… – фыркает Руди. – Неизвестно, что произойдёт в ближайшие сто-двести лет.