Душа

Ребёнок вышел минуты через три или четыре. Весь в сгустках красной слизи, маленький, сморщенный и похожий на старичка. Я с ужасом отстранилась от него, как от чего-то чудовищно безобразного, и вдруг заметила серебристое облачко, которое плавно опускалось с потолка к новорожденному.

– Душа! – захлопав в ладоши, зачарованно объяснила Альбина, и невесомое, переливающееся всеми цветами радуги облачко на секунду замерло напротив маленького ротика. Акушерка шлёпнула малыша по попке, тот вскрикнул, сделав первый в своей жизни вдох, и втянул в себя облачко.

– Невероятно! – только и смогла произнести я, глядя на то, как ребёнка кладут на грудь роженице.

– Это настоящее чудо! – радостно закивала Альбина. – Мне нравится смотреть, как она попадает в ребёночка. Больше никто этого не видит, только призраки. Кроме меня ещё одна женщина ходит. Но она ни с кем не разговаривает.

– Наверное, душу может увидеть только душа, – пожав плечами, предположила я, – хотя Антон бы тоже, скорее всего, мог.

– Но Антона никто в родильное отделение не пустит, да он и сам не пойдёт.

– А бывает, что облачко не спускается?

– Бывает. Это значит ребёночек умер. Я видела сегодня утром такое. Малыш родился с пуповиной вокруг шеи. Весь синий. Душа не спустилась. Видимо, там, – Альбина показала глазами на потолок, – за этим следят внимательно.

– Ясно, – ещё раз улыбнувшись ребёнку, я вышла. На сердце заметно потеплело. Похоже, я начала понимать Альбину и её страсть присутствовать на родах. Созерцание явления новой жизни придавало сил и энергии. Я искренне радовалась за душу, которая не побоялась опуститься в наш беспокойный мир.

– Как у тебя дела с Саввой? – спросила я, когда Альбина догнала меня на ступеньках лестницы. Мы, не сговариваясь, отправились на улицу Братьев Райт и пытались растянуть прогулку подольше.

– Он учит меня разным штукам, но выходит у меня плохо. Наверное, время уже упущено. Это как сенситивный период у детей. Если не научишься говорить до определённого возраста, так и будешь мычать всю жизнь. Я знаю, потому что раньше читала статьи по психологии и педагогике. Мечтала стать воспитательницей в детском саду, но эта засунула меня на бухучёт.

– Ты рассказала ему?

Альбина покачала головой и опустила голову, делая вид, что рассматривает свои ботинки. Её движения стали отрывочными и резкими, плечи опять ссутулились. Она словно пыталась стать меньше и незаметнее.

– Савве очень не хватает любви.

– Как и всем нам.

– Он страдает от одиночества. Долгое время с ним никто не хотел говорить. Кроме тебя, – укоризненно сказала она, поджав губы. – Но из-за тебя теперь он и мне не верит.

– Тоже считаешь меня предательницей? – Альбина промолчала и снова опустила глаза на асфальт, который начал покрываться тонкой коркой льда. – Ладно, − чувствуя подступающий гнев, махнула рукой я, – считай, как хочешь, только держи его подальше от Антона.

Альбина кивнула и откинула назад волосы. Когда мы дошли до столба Саввы, она, не прощаясь, уселась возле него на землю.

***

Суд начался ровно в девять. На этот раз в сонное оцепенение я не впала и не удивилась, когда Ромка надел свою лучшую рубашку и свадебный костюм. По такому поводу он даже заказал такси. Костя не обманул: толпа неравнодушных к залу суда притопала ещё ночью. Большая часть пришедших держала плакаты с моими фотографиями в полный рост и агитационными репликами: «За справедливость», «Честный суд» и «Тюрьма убийце». Во главе стоял Костя в чёрном фирменном пальто и начищенных ботинках. Папы не было, как, впрочем, и матери Тимура, только кучка адвокатов и свидетелей. Ромка тоже нанял адвоката. Видимо, это случилось в те три дня, когда я ездила за Альбиной. За пять минут до заседания незнакомый мужчина подошёл к моему мужу и сухо поздоровался. Это был седой высокий человек с лицом, напоминающим череп. Почему-то он с первого взгляда не понравился мне. Может, из-за слишком быстрой манеры говорить, может, из-за чересчур жёлтого цвета лица, может, из-за снисходительной улыбки, которой обменялся с Габардаевым. Тимур, в отличие от своего адвоката, не улыбался. Выглядел он плохо. Уже не бледный, не осунувшийся, но изрядно похудевший. Размера на три или даже четыре. Тётя Глаша, взглянув на него наверняка бы всплеснула руками и выдала что-то вроде: «С лица сошедший!». Кожа его приобрела такой же жёлтый, как у Ромкиного адвоката, оттенок, под глазами залегли синие тени, а взгляд стал дёрганным и часто моргающим, совсем как у Нанду из «Клона», того самого Нанду, что продавал вещи матери и «сидел» на кокаине.

Приложив по-папиному кулак к подбородку, я заняла свободное кресло в последнем ряду и продолжила разглядывать Тимура. В груди словно змейка свернулась. А если он и правда начал принимать наркотики?

Ромка закончил разговаривать с адвокатом и сел в самом начале зала. Кто-то стукнул по столу молоточком. Шепотки затихли. Этим кем-то оказался низкорослый мужчина лет шестидесяти пяти с умными и пока ещё не потухшими глазами. Он говорил медленно, но слова не растягивал, слушал внимательно и часто поглядывал то на Ромку, то на Тимура.