Душа армии

Быть может, много после, переживая происшедшее, люди еще думают о подвиге и рисуют его теми чертами, какими создавали его раньше в мечтах. Но в самый момент его свершения помыслы и заботы о другом.

Мне рассказывал подполковник 10-го Уланского Одесского полка Попов, участник знаменитой атаки 10-ой кавалерийской дивизии графа Келлера на 4-ю венгерскую дивизию, у деревни Волчковце, как после атаки возбужденный победою он подъехал к своему командиру полка.»

…Я нашел его стоящим на поле с двумя трубачами. В восторге, упоенный всем пережитым, я подскочил к нему и, забыв субординацию, молодо и весело воскликнул:

— Победа! Какая красота, какой восторг, господин Полковник!

Он посмотрел на меня через пенсне равнодушным взглядом усталого толстяка и протянул чуть в нос:

— Вы находите? Что хорошего? Хаос, хаос! Один хаос! Никакого порядка, никакого равнения! Все в беспорядке… Хаос!..

Неподалеку от нас на зеленом осеннем клевере лежал, раскинувшись, убитый венгерский гусар.

Его красивое выразительное лицо брюнета, с тонкими усами и черными изящно изогнутыми бровями, было спокойно. Он будто спал на этой траве, картинно разметавшись руками и ногами. Синий ментик отлетел в сторону, и синий доломан с черными шнурами охватывал тонкую талию уже бездыханного тела. Он умер смертью храбрых, и покой на его лице говорил о счастье его души в той новой жизни, куда он попал героем.

— Посмотрите, господин полковник, — сказал я, — как красив этот убитый. С него можно картину писать.

— Ну что хорошего, — мертвец, как мертвец. Тяжело смотреть. Ничего красивого. Хаос… Что граф скажет! Эскадроны совсем не равнялись в атаке…

Но граф Келлер был доволен и всех благодарил…

Так по-разному переживали впечатления только что совершенного подвига, храбрости, проявленной перед светом, молодой горячий офицер и пожилой командир полка, полный забот и страха ответственности перед грозным графом Келлером.

Ужасы войны

Война полна ужасов, от которых стынет кровь и холодеет мозг. После каждой войны ее участники говорят: нет, того, что мы пережили, уже не в силах будут пережить наши сыновья и внуки. Лермонтов, описывая Бородинское сражение, говорит:

…Вам не видать таких сражений,
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел…

Увы — сыновьям и внукам достаются ужасы еще большие, ужасы неслыханные… В эту войну есть и страшные, как выходцы с того света «gueules cassees» — «разбитые морды» — люди с разбитыми снарядами и прикладами лицами, изуродованные до неузнаваемости, такие, какие ужасали в прошлые войны рукопашных схваток, и есть отравленные газами.

— Подождать! Полковника Вологодцева, заместителя, позовите!

Побежали искать. Лопатин лежал, молча. Только когда фельдшер участливо нагнулся и спросил:

— Болит, ваше высокоблагородие? — Он отозвался сквозь зубы: — Больно, сильно…

За Вологодцевым ходили минут двадцать, и Лопатин издали узнал его голос.

— Переверните, — сказал он.

Потом спросил прерывающимся от боли голосом: —, - Взяли? Пусть наступают — дальше. Полк сдаю тебе. Закрыл глаза и сказал тихо:

— Теперь пусть несут… на носилках.

Носилки тоже отыскались не сразу, Лопатин все лежал и не жаловался, только стискивал зубы.

Наконец понесли… Впереди колыхались раскаты нового ура новой атаки…» [4]

В этом блестящем примере, а таких примеров мы знаем в истории Российской Армии тысячи, мы видим образец командирской доблести и тех сложных душевных переживаний страха, не личного, но страха за свою часть, за свою карьеру, которые достаются на долю полковых командиров в бою.

Еще сложнее, еще мучительнее переживания старших начальников. У младших, там, впереди, эти переживания перебиваются явной телесной опасностью. Враг видим. Его снаряды рвутся над головою, мучительные заботы отвлекают страх; решение, выход тут же, под руками. Идти самому вперед, заставить идти вперед людей. Победить, или умереть. И за смертью недалеко ходить.

Иные переживания старших, крупных начальников. Непосредственная опасность для жизни далеко. Неприятеля не видно. Слышна, — и то не всегда и не вполне — только грозная музыка боя, раскаты орудийных залпов и очередей, клокотание ружейного огня, пулеметное стрекотание. В самом штабе тишина. Суетливое перебирание бумаг. Доклады начальника штаба, генерал-квартирмейстера, приезжих с позиции офицеров генерального штаба. Стояние у аппарата на прямом проводе и длинная узкая лента Юза, выбивающая то страшные, то оскорбительные слова. Сделанная карьера длинной жизни еще сложнее, еще чувствительнее. Малейшее замечание уже звучит тяжким оскорблением. Отрешение от должности — позорнее смерти.