Душа бессмертна (сборник)

О, город мой, Моздок родной,
Везде и всюду народ простой,
Здесь песни любят и пьют вино,
И все проводят досуг в кино.

— Беру. А кто исполняет?

Однако парень не ответил. Он взял рубль, аккуратно завернул пленку в газету и подал мне. Но я снова спросил его, кто поет. Он рассердился:

— Кто пает, кто пает! Чилавек пает!

— Кто, какой человек?

— Не важно.

— Нет, важно. Я хочу знать, купил на память.

— Артист пает, самадеятельность.

— Какой артист?

— Ну, я паю, пад гитару паю.

Мне не хотелось уходить, и я осмелился задать еще один вопрос:

— А слова чьи?

— Слава тоже мои.

— А вы бы какого-нибудь поэта нашли, он бы вам слова написал.

— Где их найдешь? Нет паэта, сам сделал. — И добавил дружелюбно: — Два месяца писал.

Совершив покупку, ты уже не чувствуешь себя изгоем на этом удивительном базаре. У меня тоже как-то отлегло от сердца, и опять, как и в первый приезд, появилась уверенность. Поистине многое доступно человеку в этом городе «среди гор обширного Кавказа», где «песни любят и пьют вино, и все проводят досуг в кино». Хотя утверждение насчет кино мне показалось не очень убедительным. Многие из моздокцев проводили субботний досуг здесь, на базаре. Это был какой-то Вавилон, разумеется, после столпотворения, а не «до», какая-то, говоря стихами Пушкина, «Смесь одежд и лиц, племен, наречий, состояний…». А если вспомнишь еще и Лермонтова, то «…все промелькнули перед нами, все побывали тут!» Разобраться, кто здесь, было невозможно. Впрочем, это тут никому и не требуется — разбираться. И если кто-то хочет узнать, с кем он имеет дело, то спрашивает об этом напрямую. Правда, многие из торговцев не называют свою подлинную национальность, а обязательно смачно врут, и на этой основе частенько получаются довольно забавные сцены. Надо обладать умом и незаурядной смекалкой, чтобы не попасть впросак при таких разговорах. Обычно выигрывает тот, кто в разговоры о своей национальности не ввязывается. Впрочем, когда сюжет развивается очень уж драматично и развязка бывает неловкой, никто друг на друга всерьез не обижается, все оборачивается шуткой.

Торгуют, в основном, мужчины. Может быть, по этой причине почти все они болтливы, словно женщины, впрочем, в этих местах женщины, например, осетинки, болтливостью вовсе и не отличаются. Все здесь перепутано. Безошибочно можно было узнать лишь цыган. Этот удивительный и бесшабашный народ какими-то путями все еще умудряется избежать национального нивелирования. Выделяются и корейцы, одетые опрятно, а порой довольно изящно и скромно; нельзя ни с кем перепутать и стариков-осетин, одетых главным образом в бараньи шапки и фуфайки. Некоторые из них были обуты в бурки с начесом, эти старики то и дело въезжали и выезжали на своих ишаках. Еще можно было узнать грузин в группе очень шикарно, даже богато одетых людей — людей чисто выбритых и в обширных кепках. Держались они особняком, прошли по рядам всего дважды, видимо, брезгуя субботним базаром и приберегая свои силы на завтра. Остальных я не мог разобрать: толпа была пестра и живописна, хотя почти все были похожи друг на друга и говорили по-русски.

Между тем шум на базаре сделался ровным и постоянным, как шум Терека. Торговля картофелем и овощами шла на убыль, зерно было продано всеми, кроме дядечки с фиолетовым носом.

Высокий казачина-старик, с кнутом, в лопоухой шапке в громадном гремящем брезентовом дождевике, рассуждал о чем-то со стариком-осетином, у которого тоже имелся кнут. Оба слегка возбудились у ларька и теперь слушают друг друга, с нетерпением дожидаясь своей очереди говорить. Вероятно, почти все люди говорить любят больше, чем слушать. Не успел белобородый закончить свою мысль, как его собеседник, воспользовавшись маленькой паузой, заговорил сам, и тому пришлось долго слушать. Позднее роли меняются. Их ишаки стоят неподалеку и словно сигналят друг другу, перемахиваются лопастями ушей. Ишаки понюхали друг друга и отвернулись, а их хозяева все никак не наговорятся.