Душа для Командора

"Каждый давно определил для себя, как желательно жить: так, чтобы тебе было хорошо. Но верно ли это представление, если не знаешь, для чего дана тебе жизнь, в чем ее смысл и в чем ее предназначение?" — думал Андрей. Как правильно использовать что-то, не зная для чего оно? Будет ли применен по назначению телефон, выроненный из пролетающего случайно вертолета и попавший в руки дикарю? Использован-то будет, но как украшение, как игрушка. Похоже, что и жизнь, случайно попавшая на Землю с пролетающего мимо звездолета, или кометы, или еще каким-нибудь иным загадочным и неведомым способом, используется лишь в пределах собственного понимания каждого конкретного человека. При рождении не дается инструкция по применению жизни, хотя самые разные спорные инструкции навязываются постоянно. В одних говорится, что жизнь — украшение, в других, что это игрушка. И лишь иногда попадаются книги, из которых следует, что наша жизнь — это все-таки утерянный телефон. Но такие книги несут разочарование тем немногим, понявшим вдруг весь скрытый смысл, потому что сотовой связи все равно нет.

И вот сейчас, когда со всей отчетливостью стало ясно, что мосты сожжены и жизнь больше никогда не станет прежней, а от привычных ценностей не останется и следа, рассчитывал ли Андрей, что там, в космосе, будет найден тот самый смысл, который скрыт от землян? Да, рассчитывал. Но прежде всего ему нужно было найти человека, которому можно доверять. Может быть, Кея? На этот счет у Андрея были большие сомнения.

2

Жизнь покидала Восток, как отлив. И как отлив обнажает камни на отмели, так опустели города и застыли пересохшими руслами дороги. Не выглядели еще эти города руинами. В обветренные временем скелеты они превратятся позже. Но тление уже расползалось во все стороны гнилым болотным туманом.

В прошлом безмятежный, неторопливый и малолюдный, край этот обезумел лет десять назад. Сначала беда пришла в виде ночных кошмаров, поражающих сознание людей во сне и приводящих к безумию. Но слишком быстро насилие захлестнуло Восток, и уже появились на перекрестках бронетранспортеры, направившие стволы крупнокалиберных пулеметов на освещенные прожекторами улицы с разбитыми покосившимися фонарями. Те, кто не убежал прочь из городов, бросив все, становились либо сумасшедшими, либо жертвами сумасшедших.

Финал же наступил, когда здесь, на Востоке, танковая дивизия без приказа снялась с места долговременного базирования и широким веером, разламывая асфальт и валя деревья, полным ходом пошла на Запад, оставляя за собой лишь изуродованную землю и тяжелую дизельную духоту. Против мятежников, как их назвали с испугу, поспешно выставили заградительные войска, и несколько дней продолжался страшный бой, когда танки с безумными экипажами, подчинявшимися чьей-то злой воле, упорно рвались на Запад, пока под огнем противотанковой артиллерии и авиации не превратились в сотни черных искореженных коробок, на десятки километров вокруг пропитав все запахом горячего металла и паленой резины.

Тогда-то наконец и было принято решение эвакуировать из восточных провинций всех, кто остался, включая военных, пока не случилось что-нибудь еще более страшное. На неопределенное время. До выяснения загадки безумия. Но за двадцать лет не приблизились ни к загадке, ни к разгадке, ни к тем, кто эту загадку загадал. Восток окружили колючей проволокой. Границей. Периметром. Чтобы не ходили туда, и, главное, чтобы не вышло что-нибудь оттуда. Пересекали периметр лишь ученые да военные. Чаще всего им удавалось вернуться. Иногда туда ходили проводники — так их называли потому, что сначала они сопровождали бывших хозяев за припрятанным, да так и забытым в спешке добром. Проводники тоже чаще возвращались, чем пропадали. О пропавших не было известно ничего: ни как они пропали, ни где пропали. Догадки и слухи ходили об этих людях, сгинувших в городах страха.

Ночь в лесу наступает быстрее, и группа вскоре уже шла в темноте, а если и подсвечивала изредка луна сквозь белесые разрывы облаков, то сплетение ветвей делало ее мутной и призрачной. Полное безветрие стояло в этом старом лесу с заросшими тропами и непролазным кустарником, где сырой воздух насквозь пропитался запахом плесени и прелого трухлявого дерева.

Впереди, упорно двигая ногами в жухлой прошлогодней траве, взметая гнилье сырых листьев, шел Роберт. Он единственный светил под ноги фонарем. За ним, ссутулившись под самым тяжелым рюкзаком, брел Дюк. Андрей, почти вслепую, шел третьим. Тропка совсем исчезла, и руками, прежде сжимавшими лямки рюкзака, Андрей отклонял ветки, собирая потным лицом какую-то лесную труху. К тому же приходилось высоко поднимать ноги, чтобы не зацепить корень или поваленный ствол и не растянуться. Но скоро лес поредел, идти стало легче, а там и заблестели, запереливались впереди в свете луны нити проволочного заграждения.