Этот дом сырой, депрессивный, и дерьмово старый, но у него удивительный потенциал. Он должен стоить целое состояние, и я уже заметил мебель, которая стоит больше, чем дома некоторых людей. Мне нужно только немного попользоваться этим местом, и я смогу пригласить сюда этих старых хмырей из правления, чтобы они постреляли рябчиков, и они будут лебезить у моих ног, пока я буду тихонько тянуть ковёр из-под них.8
Я не допускаю, чтобы это отразилось на моём лице и притворяюсь полностью безразличным.
— Причина, по которой я вообще здесь сижу — это услуга моему отцу. Он хочет, чтобы наши семьи договорились. Услуга за услугу, если хочешь. Вы даёте нам немного старого британского класса, которому вы якобы принадлежите, а мы даём вам немного наших новоиспечённых денег. Дело в том, что, если тебе это не нужно, я могу уйти в другое место. А ты можешь?
Её напряжённые плечи говорят мне, что нет.
Я сцепляю пальцы вместе, будто нахожусь глубоко в своих мыслях.
— Ну же, дорогая. Ты уже в возрасте. У тебя уже двое детей. Вышла замуж и овдовела. Вот если бы ты была редкой красавицей, тогда другое дело. Красота не знает возраста, и есть женщины за пятьдесят, которых я трахал и любил каждую минуту. Красота — это неопределимая и ценная вещь, и мы оба знаем, что
Всё ещё ничего. Я разрываюсь между неохотным чувством уважения и растущим нетерпением.
— Значит, так. Мы женимся. Мы разыграем это, а потом расстанемся, и ты получишь деньги. Никакого траха. Я не хочу тебя трахать. Ты оставишь меня в покое.
Она разражается жёстким смехом.
— Эта часть меня вполне устраивает. Ты думаешь, я хочу, чтобы эти пальцы касались любой части меня? Мой отец говорит, что татуировки есть только у моряков и преступников.
Звучит так, будто её отец всё ещё живёт в двадцатых годах, в эпоху Гэтсби.
— Я уверен, что видел несколько рок-звёзд и звёзд спорта с ними, но, опять же, я преступник, так что… — я ухмыляюсь и щёлкаю костяшками пальцев. Вот она, брешь в броне, которую я ищу. Она смотрит на мои руки и тяжело сглатывает. Когда она поднимает на меня свой взгляд, там появляется небольшой нервный трепет, и это поднимает мне настроение. Мне нравится пугать людей. У меня появляется странное чувство спокойствия, когда кто-то в моей власти. Я бы не сказал, что она напугана, не сейчас. Тем не менее, она более осторожна, чем была несколько минут назад. Мы движемся в верном направлении.
— Похоже, мы на одной волне, когда речь идёт о сексе, — она поднимает подбородок. Я вижу, как ложная бравада окрашивает её лицо, прежде чем она говорит дальше. Она покрывает её черты лица, как слой краски. — Ты мне противен, и я вполне довольна тем, что ты держишь свои грязные лапы подальше от меня. Однако на людях ты
— Вполне правдоподобно, — я ухмыляюсь ей и решаю не подмигивать, так как это будет слишком навязчиво. — Я действительно свожу дам с ума.
— Пожалуйста. Я только недавно поела. Не хочу, чтобы меня вырвало, — Иветта вздрагивает.
— Вести себя так, как будто мы нравимся друг другу. Я смогу это сделать. На людях я буду вести себя так, как будто я в восторге от тебя. Мы делаем это ровно один год, не два. Мне не нужно так много времени, чтобы разобраться с чёртовым правительством. Я не раздумываю так, как мой отец, который стал старше. В течение нескольких месяцев эти ублюдки будут либо на моей стороне, либо уйдут. Один год. Ни больше ни меньше. В тот момент я получу то, что хочу, а ты сможешь инициировать развод. Я сделаю это для тебя лёгким. Я начну спать с кем попало, — чёрт, я буду трахаться с кем попало с первого же дня.
Я ни за что не соглашусь сблизиться с Иветтой. Она мертва внутри. Обычно мне нравятся испорченные люди, но не похожи на неё. Она холодная и жёсткая, но и скучная. Совершенно фальшивая, и, если присмотреться, можно разглядеть её испорченную душу. Она похожа на портрет, который подправили, но под ним остались только потрескавшаяся краска и увядшая бумага.
— Нет, — Иветта поднимает руку, удивляя меня ожесточённостью своей реакции. — Ни в коем случае. Я не хочу, чтобы из меня делали дуру таким образом. Это будет взаимно. Мы разлюбили друг друга. Это была безумная ошибка. Мы были глупы, и наша любовь быстро перегорела.