Душа и навыки (СИ)

Ну, а как?! Определенно, ежели б мы смотрели не сверху, а сбоку, то видели б треугольник пузатый. А ежели б снизу, то воронку, нависшую над нами не тем концом, которым ее, воронку, обычно в бутылку суют, если горлышко слишком узенькое (девочка какая-нибудь слишком долго на тесемке висела — вот и пережала чуток). Мы бы боялись упасть в нее вниз запрокинутой во взгляде своем на нее головой, каковая, кстати сказать, тоже шар, пока мы дети, и не устаем рисовать себе подобных в истинном свете, хоть и несколько схематично.

И как раз вертикаль! Низ — это низ, а верх — это верх. У кого так, падение тому не грозит.

Хорошая моя, ты спишь ли? Тебе, кажется, вставать в восемь тридцать. Поэтому хватит с тебя на сегодня шаров. А представляешь, и в крови у нас тоже какие-то шарики, тельца всякие… Ужас какой-то! Не слушай меня, чепуху я какую-то говорю. Чепуху чепух. Это просто моя манера кусаться…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Коля Лене дарит цветок

Коля. Маленький. Лет десяти. На цыпочках. Подкрадывается к мамке. Смотрит, как спит, полуголая… Та сквозь сон: «Как не стыдно!», и вялая вся. С кухни отец: «Николай Николаич, завтрак готов! В школу опоздаешь!»

Самодовольный, что из сыновнего имени следует наблюдательным, опытным и пытливым. Очень худой. Комплекс, следовательно.

Днем Коля домой спешит во всю прыть. Знает он, чисто там: на ковре ни пылинки, стол накрыт, белая скатерть, фужеры, как они, кажется ему, называются, если он ничего не перепутал, что для десяти лет в нормы пределах (чертогах (см. что-нибудь про гномов и братьев Гримм. (Прим. Сквор.))).

Праздник! Папа Коля с цветками возится; преподносит супруге, словно медведя на охоте убил. На тебе, мол, цветочки, с праздничком, единственная моя как бы вот какой я у тебя сильный, смелый и мужественный, и сын моё имя носит. Вон какой Николай Николаич у нас веснушчатый, как у чайника дно, как звездное небо, когда б оно белое было, а рыжими — звезды.

Гости и шум. Ночью, в соседней комнате, колина мама, как резаный поросенок. Отец, как долдон: «Ленка! Ленка! Перевернись на животик, зайка!»

Проходит время. Коля идет по весенней улице и обретает дар красноречия, случайно, и как потом оказывается напрасно (см. А. С. Пушкин «Стихи», любое издание (Прим. Сквор.)), увидав на соседней улице некую первую Ленку, подсознательно конечно, но уже желая видеть её резаным поросенком. Наследственность. Но сначала цветок. Вот и дарит. Она берет. Цветки — диковинка. Вот оно как, оказывается. Спасибо тебе, Коля. Значит мама моя, думает Ленка, это не то, чтоб уж прямо и бог мне и царь, — а всем цветки дарят, чтоб мы потом вдохновенней визжали. Вот и я стала взрослой. Но ты, Коля, продолжай в том же духе: дари, дари, я все приму, все стерплю, потому что я, Коля, тебя тоже люблю. Чего поделать? Жизнь.

Да, дорога у всех кривая, да только мы — шары воздушные. Нам дороги и вовсе нет, потому что мы полетим.

Выходит, однако, срок. Все-таки, что ни говори, это было вранье. Никто не летал. Никто не был шаром. Ленка давала, Коля брал. Коля давал, Ленка брала. А как иначе. Ежели б они одновременно давали, то кто б принимал? Ежель б напротив, всегда брали бы оба, — в какие ворота?! Но… к чести сказать, всегда цветок при этом. Шары — дело хорошее, а цветок все же в большей степени символичен; более он располагает девочку к ощущению счастья. Пьер Ришар — это очень клево, смешно, но Жерар Депардье — это зато серьезно.

И стал Коля другой Лене цветок дарить. Форма цветка изменилася также. Цвет тоже поменялся и марка автомобиля. Номер лишь трудноопределим, потому что слишком стремителен диск. У счетчика, например. Например, у спортсмена, когда он кидает. Летит далеко довольно, но все же не шарик. До него ещё дорасти, то есть докинуть, то есть докидать.

Вновь дарит Коля Лене цветок. Вновь думает Лена, подозревая уже, конечно, что она не одна на свете; что, прямо скажем, не Клеопатра, каковых тоже немало, а что уже о Еленах-то скажешь. Их много. Одна другой краше.

Но… все ж таки принимает цветок, полагая, что уж явно не впервой ему общение со всяко разными ленами, а сила сильная и мужская в нем велика настолько, что продолжает все в одну и ту же дуду: цветки то есть дарит. Потому и принимает. И все довольны. Оба правильно рассчитали. Оба потом с удовольствием, а поскольку уже не дети и, как я уже говорил, не впервой, то удовольствие ещё круче, потому что с такой примитивной, в сущности, горчинкой, блядь, которую так все превозносят и (хлебом их не корми!) норовят какой-то из этого пафос устроить. Не думают друг о друге. Но Коля дарит, Лена берет. Лена берет, Коля дарит. Любят они друга друга. Заводят плюшевых медведей, возвращаются в детство. Их туда не зовут. Скитаются по детству бездомные, голодные, совершенно ни к городу, ни к селу.