Душа как скрипка. Биография, стихи, воспоминания

Зашнурованы ботинки,
Перепутаны шнурки.
Плащ, застегнутый на кнопки,
А как будто на замки.

В шевелюре его кепка
С козырьком зад наперед.
В правом ухе есть сережка
С надписью: «А мне везет».

На перчатках его дыры,
Весь в заплатках старый джинс,
Хулиган он и проныра,
Старых улиц новый принц.

«Свеча на ветру…»

Свеча на ветру,
Пламя трепещет.
Свеча на ветру,
Жизнь скоротечна.

Ладонью прикрою
Жизни цветок,
Под пальцами
Сердце забьется.

МНЕ ЦЫГАНКА НАГАДАЛА

Мне цыганка летом нагадала,
Что мне недолго жить осталось на веку.
Я думать об этом часто стала,
И поняла, что права не имею и больше не могу.

Нам нельзя быть больше вместе,
Я жизнь ему калечить не хочу.
Я ночью лишь сижу в любимом кресле
И созерцаю тусклую свечу.

И жизнь была как тусклая свеча,
Скупа теплом и быстро истекает.
В текущий воск смотрю, в душе крича:
«Остановись на миг…» Но ничего не помогает.

Мне цыганка летом нагадала,
Что мне недолго жить осталось на веку.
Я думать об этом часто стала,
И поняла, что права не имею и больше не могу…

17 января 1988

Москва

ПЕРВЫЕ МЕЛОДИИ

Помню точно. Первые мелодии Таня написала еще в старой квартире на Камчатке. Такое забыть нельзя и не с чем спутать. Это сейчас девочки роняют слезы над ее песнями, а звезды эстрады вторят ее нотам, а тогда… Мне иногда казалось, что моя голова не выдержит этой «какофонии» звуков: пианино, ритмичного перестукивания ног и «завывания» сестринского голоса. Она по десять раз переигрывала написанные ею мелодии. А мне уроки делать, за окном уже темно, воют собаки на непогоду, идти гулять тоже уже не с руки, опять же почитать хочется новую книжку. Мне хотелось хотя бы нескольких минут тишины. «Таня! Хватит ерундой заниматься. Иди лучше книжку почитай!..» «Отстань, иди сам читай», — это был достаточно традиционный диалог брата и сестры в те годы. И предлагаемые мной «Алые паруса» Грина или «Вурдалаки» Толстого не оказывали должного действия на сестренку. Тогда я переходил к «силовым методам». И сестра бежала жаловаться… Если успевала добежать до мамы, я получал словесные объяснения своей неправоты, если до папы, читавшего книгу в другой комнате, то… я получал… «невербальными методами» разъяснения, что я «уже мужчина» и должен уступать сестре.

Соблюдать тишину и, идя мне навстречу, читать книги Таня явно не хотела. Звуки… звуки… можно было с ума сойти. Но однажды, как в далеком детстве, я, впечатленный прочитанным, стал пересказывать ей историю Дона Рамиро Гейне и для пущей достоверности изобразил призрак влюбленного рыцаря и процитировал из книги строки: «…Отпусти! Пусти! Рамиро! Выдох твой — дыханье смерти!» И в ответ — все то же слово: «Ты велела — я явился!» Сестренка ухмыльнулась, искоса глядя на мою клоунаду. И продолжила, как ни в чем не бывало, мучить клавиши. Но вечером я обнаружил пропажу… пропала книга немецкого поэта. А еще через неделю она вернулась на место, но в ней я обнаружил закладки из фантиков конфет «Белочка» и карандашные пометки на полях.

Тогда еще не было Цоя, Лозы и Макаревича, поэтому русскоязычное песенное творчество, понятное мальчишке, помимо песен военной тематики из приключенческих фильмов, было скорее ближе к дворовому и блатному шансону, распространенному достаточно в портовом городе. Был, конечно, еще и Высоцкий, который не умолкал, когда отец был дома, но… И единственный, кто, с моей точки зрения, был близок к любовной лирике для девушек, конечно, Есенин. Пришлось сбегать в библиотеку, а вечером с безразличным видом спеть так, чтоб слышала сестра: «Ты меня не любишь, не жалеешь…» Книга исчезла опять. Постепенно стали появляться островки тишины… И появилось первое ее стихотворение. Но зря я надеялся на покой. Поэзия породила у сестренки новое направление ее творчества… Однажды, выполняя домашнее задание учителя, и, наверное, вдохновленная гением Есенина, она сочинила свою мелодию к бессмертным строкам: «Ты поила коня из горстей в поводу», и этот романс Татьяны надолго вошел в песенный репертуар наших женщин — мамы и дочки.

Мама и дочь

СВЕЧА (песня)