Душа Николаса Снайдерса, или скряга из Саардама

Неужели Христина дурачит его? Это невероятно. Никогда она не просила его ни о чем для себя или для Яна. Эта злая мысль — порождение злого ума госпожи Толяст. Христина любит его. Ее лицо светлеет, когда он входит в комнату. Она перестала бояться его; место страха занял милый деспотизм. Но та ли это любовь, которой он искал? Душа Яна в старом теле Ника была молода и горяча. Она желала Христину не как дочь, а как жену. Сумеет ли она завоевать такую любовь, несмотря на тело старого Ника? Душа Яна была нетерпеливой душой. Лучше знать, чем сомневаться.

— Не зажигай свеч; давай потолкуем при свете камина, — сказал Николас.

И Христина, улыбаясь, пододвинула свой стул поближе к огню. Но Николас сел в тени.

— Ты день ото дня хорошеешь, Христина, — сказал Николас, — становишься все милее и женственнее. Счастлив будет тот, кто назовет тебя своей женой.

Улыбка сбежала с лица Христины.

— Я никогда не выйду замуж, — отвечала она.

— Не зарекайся, девочка.

— Честная женщина не выйдет замуж за человека, которого не любит.

— Но почему она не может выйти за того, кого любит? — улыбнулся Николас.

— Иногда не может, — пояснила Христина.

— В каком же это случае?

Христина отвернулась.

— Если он ее разлюбил.

Душа в теле старого Ника подпрыгнула от радости.

— Он недостоин тебя, Христина. Его новое положение изменило его. Разве не так? Он думает только о деньгах. Как будто в него вошла душа скряги. Он женился бы даже на госпоже Толяст ради ее мешков с золотом, ее земель и многочисленных мельниц, если бы только она согласилась. Неужели ты не можешь забыть его?

— Я никогда не забуду его. Никогда не полюблю другого. Я стараюсь не показывать вида и часто утешаюсь тем, что могу сделать столько добра. Но сердце мое разрывается.

Она встала и, опустившись около него на колени, обвила его руками.

— Я рада, что вы об этом заговорили, — сказала она. — Если бы не вы, просто не знаю, как бы я это вынесла. Вы так добры ко мне.

Вместо ответа он стал гладить своей высохшей рукой ее золотистые волосы. Она подняла на него глаза; они были полны слез, но улыбались.

— Я не могу понять, — сказала она. — Иногда мне кажется, точно вы с ним поменялись душами. Он стал черствым, скупым и грубым, каким были вы прежде. — Она засмеялась и крепко его обняла. — А вы теперь добрый, и нежный, и великодушный, каким он был когда-то. Как будто милосердный бог отнял у меня возлюбленного и дал мне взамен отца.

— Послушай, Христина, — сказал он. — Ведь главное в человеке душа, а не тело. Разве ты не могла бы полюбить меня за мою новую душу?

— Но ведь я люблю вас, — отвечала Христина, улыбаясь сквозь слезы.

— А могла бы полюбить, как мужа?

Свет от камина озарял ее лицо. Осторожно держа это прекрасное лицо в высохших ладонях, Николас вгляделся в него долгим, пристальным взглядом; и, прочитав то, что было на нем написано, снова прижал золотистую головку к груди и ласково ее погладил.

— Я пошутил, моя девочка, — сказал он. — Девушки для юношей, старухи — для стариков. Итак, несмотря ни на что, ты по-прежнему любишь Яна?

— Я люблю его, — отвечала Христина. — Я не могу иначе.

— И, если бы он захотел, ты пошла бы за него, какая бы душа у него ни была?

— Я люблю его, — отвечала Христина. — Я не могу иначе.

Старый Николас сидел один перед угасающим огнем. Что же главное в человеке — душа или тело? Ответ был не так прост, как он предполагал.