Душа. Никто, кроме тебя

Открыть непонятно откуда взявшемуся гостю пришлось мне. На пороге оказался тот самый мужчина из маминого телефона. Точь-в-точь как на фотографии: слащавый и прилизанный. Не такой высокий и даже в половину не такой серьёзный, как Роман, но вполне в мамином вкусе.

– А Дашу можно? – спросил он, без всякого зазрения совести пялясь на моё декольте. Я резко одёрнула майку.

– Она вышла.

– Куда?

Я пожала плечами, потому что действительно не знала куда. Честно говоря, я была уверена, что мама ушла с этим самым не то Владиславом, не то Ярославом.

– Ясно. – Мужчина улыбнулся и вытянул вперёд спрятанную за спиной руку. В ней оказался букет совершенно противных морковно-рыжих герберов. Мама, как и я, терпеть не могла герберы, но её ухажёр, очевидно, либо не знал об этом, либо постеснялся потратиться на розы.

– Ей что-то передать?

Мужчина облизнулся и протянул мне цветы.

– А ты сама-то кто будешь? Сестра или племянница?

Я замялась. Похоже, мама, как обычно, не рассказала своему новому поклоннику о том, что у неё есть взрослая дочь.

– Да, бери, бери. Твои. – Расплылся он в улыбке, словно чеширский кот, и провёл пятернёй по густо намазанным гелем волосам. – Как зовут? Работаешь или учишься?

Герберы не пришлись мне по вкусу, но я, сама не зная почему, зачем-то взяла их. Цветов мне по-прежнему никто не дарил, наверное, поэтому я и вцепилась в них мёртвой хваткой и именно поэтому не сразу услышала мамин голос.

– И что здесь происходит?!

Я и слова не успела сказать, как она подбежала к порогу и грубо втолкнула меня внутрь квартиры. С не то Владиславом, не то Ярославом мама разобралась быстро, по крайней мере, в прихожую она залетела примерно через минуты две-три после того, как заметила меня на площадке. Лицо у неё было красным, щёки раздувались, словно у жабы или у какой-то экзотической ящерицы, подбородок трясся, а глаза разве что не пускали молнии. Я стояла и смотрела на неё, по-прежнему крепко сжимая злосчастные герберы. Подойдя ко мне вплотную, она выхватила их и с силой бросила на пол.

– Вот ведь дрянь маленькая! Вырастила на свою голову! – кричала она, тряся меня как грушу. – Опять скажешь: не виновата? Опять не причём? Да почему ж на тебя внимания-то обращают?! Ты же страшная!

Вырвавшись из её пальцев и укрывшись за бабушкиной спиной, я плотно закрыла уши руками. Мама продолжала кричать и яростно топтала проклятые герберы. Если бы не бабушка, она бы уже залепила мне несколько крепких затрещин. Из глаз брызнули слёзы. Не одна, не две, а целый океан. Так же закрывая уши руками, я бросилась за сумкой, скидала в рюкзак учебники и тетради, на ходу накинула пуховик и обула сапоги.

Теперь все слова, вылетающие из маминого рта вместе со слюной, я слышала до последней буквы.

– Зря я аборт тогда не сделала! Зря! Надо было избавиться от тебя так же, как от двух предыдущих. Надо было! Тогда бы я сейчас так не жила! Мелкой у меня одного забрала, теперь выросла – другого хочешь! Не выйдет!

Бабушка, крепко держа её за плечи, умоляла замолчать, а меня – остаться. Я не могла и, нахлобучив шапку и прихватив рюкзак и сумку, выбежала из дома. Лишь на перроне я поняла, что не взяла ни бабушкин шарф, ни картошку, ни пирожки в дорогу…

Глава седьмая

– Конечно, заходи, когда будешь в городе. Обязательно! Да, можно и не дома. Можно и в твоих «Посикунчиках»: я тоже их люблю, но надо, чтобы потом ты обязательно заглянул ко мне. Да, есть. Есть у меня мысли по поводу того самого дела, но по телефону сказать не могу. Старый стал – вдруг ошибаюсь. Вот ты и посмотришь. Пёс как? Пёс лучше всех! Естественно, скучает, а то как же?! Умел бы говорить, каждый день бы о тебе спрашивал. Да-да, поэтому и говорю: приезжай…

Попивая зелёный чай, Николай Андреевич с кем-то громко разговаривал по телефону, я же, крутясь возле зеркала в прихожей, изо всех сил старалась не обращать на него внимания. В последнюю неделю с хозяином квартиры, где я снимала комнату, творилось что-то странное. К примеру, три дня назад он достал альбом со своими старыми фотографиями и принялся показывать мне, поминутно спрашивая, не узнаю ли я кого-то из его знакомых и родственников. Я, конечно, на всякий случай посмеялась, но шутку эту оценить не смогла. Как я вообще могла узнать кого-то из его друзей и родственников, если была их младше как минимум лет на сорок да и выросла в другом городе? Но Николая Андреевича, по-видимому, такие аргументы не смущали, настолько не смущали, что позавчера он почти вприпрыжку побежал на местный рынок за клюквой и попросил меня сделать клюквенный морс, но, когда я выполнила эту просьбу, остался недоволен и битый час бормотал что-то вроде: «Не так, совершенно не так…»

Впрочем, ко мне своего отношения он не поменял и по-прежнему оставался добрым и внимательным, а потому его поведению с морсом и альбомом я могла найти только одно объяснение: к старику начала подкрадываться деменция.