Душа перед Богом

Чувствуем ли мы, вдумываемся ли в значение этих священных слов, произнесенных Им тогда, в заветной тишине вечери – и повторяемых с тех пор в веках и веках церковной жизни: «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое… Пийте от нея вси: сия есть Кровь Моя…». Я вас создал на блаженство, дал вам одну лишь малую заповедь в меру вашей веры. Вы ее презрели, Мое слово предпочтя лжи обольстителя. Он обещал, что вы сделаетесь как боги, а вы стали из сынов изгнанниками… Но то, чем искушал он вас, как недостижимою мечтой, то сбылось ради Моей к вам любви. Человек не стал Богом, но он с Богом сравнялся, и Я, Бог, ради вас стал человеком. А вот теперь, чтоб поднять вас до Себя, чтоб и вы еще более, чем прежде, стали Мне вновь сынами, Я напояю вас Моею Кровью. Приступите, откройте уста человеческие, и в ваш человеческий состав приимите Божественную Кровь. Как могу отречься Я от вас теперь, как могу считать вас дальними и чуждыми Себе, когда в вас Моя Кровь?

И она льется, льется неиссякаемою, таинственною струею, эта Кровь распявшегося за нас Бога, возрождая человечество, эта Кровь, источник истинного, всечеловеческого братства и равенства.

«Приимите, ядите…» «Пийте от нея…» Только этот зов, более ничего Он не просит. Отчего же так редко мы приходим к Нему, чтобы «есть» и «пить»? Отчего обыкновенно чашу уносят в алтарь без того, чтоб кто-нибудь подошел к ней? И мы стоим, как каменные, не бежим к этому чудотворному источнику жизни!..

Пятница

Всё кончено… Его погребают…

И теперь, когда кончено, поймем ли мы, наконец, что место наше не при Его гробе, у которого мы так смело становимся, а в отверженных рядах Его гонителей, предателей, мучителей.

Мы не кричали: «Распни Его, распни Его!» Мы не вопили, что принимаем на себя Его Кровь. Но разве мы не прибавляем терний к Его мучительному венцу, и всякий день, всякий час не поступаем ли наперекор тому, что Он нам говорил, чего от нас ждал? И вот теперь, когда Он истерзан, нас охватывает мучительная мысль, что мы Его убийцы, что на нас Его Кровь.

О, пощади, о, прости нас!

Не волею, но по неразумию, по слабости распинали мы Тебя! Не хотели, не думали, не знали. О, прости нас, прости! Воля так слаба, зло так могущественно, искуситель так опытен. Но не считай нас Своими мучителями! Прости нас, прости!..

Суббота

У гроба стоит грозная «кустодия», пещера завалена камнем, приложена печать. Безмолвие смерти, в котором должно совершиться величайшее чудо. И мы ждем его. В душе всё притаилось, как пред наплывом безграничного счастья…

Один человек рассказывал мне: «Раз во сне я видел Богоматерь. Мне казалось, что в небе собирались праздновать Пасху. Я стоял в стороне и вдруг услыхал голоса: «Царица идет. Царица». И Богоматерь прошла в одежде царской, как рисуют на иконе «Всех скорбящих Радосте», в короне.

Я не видал Ее лика, а только царственную осанку и поступь.

И я думал: «да, и там торжествуют этот день».

Но пока – у пещеры «кустодия», у камня – печать. «Да молчит всяка плоть человеча».

Небо, молча взиравшее на муку Бога, молча хранит Его гроб.

Всё тихо перед чудом.
Священно безмолвие.
Священна тишина Его гроба…

Пасха

И вот Пасха пришла…

Она пришла в тишине задумчивой, сосредоточенной ночи, где ее ждали замиравшие сердца. Пришла при тихом шорохе последних тающих в низинах и оврагах снегов при сладком журчанье освобожденного ручья, при мягком всплеске разлившихся вод под последней уплывающей вдаль льдиной…

Она пришла – и загудели разом от сердца к окраинам, от Москвы до Архангельска и Крыма, от Питера до Амура и от окраин к сердцу – все бесчисленные колокольни, все серебристые колокола, какие только повесило во славу Божию и к пробуждению народному православное усердие. Село откликнулось ближайшему селу, села городам, – всё слилось в одном перезвоне, и в этих ликующих звуках, несущихся над простором земли Русской, слетели на землю ангельские лики – проповедовать Воскресение Христа.

Нет, я думаю, места в мире (кроме, конечно, Иерусалима), где пасхальная полночь торжественнее, сильнее вас захватывает, чем в Москве, в Кремле… Часов с семи понемногу начинает затихать жизнь громадного города. Еще кое-какое движение заметно в пунктах, где торгуют съестными припасами, и особенно у булочных: спешно разбирают оставшиеся куличи и пасхи. К большинству церквей пристроены парусинные палатки, где будут святить, «розговень». Постепенно закрываются последние лавки, и движение стихает, падает. Город погружается в задумчивую тишину.