Душа птицы (СИ)

— Что? Ты предлагаешь мне выпить?

— Почему нет?

Не дожидаясь ответа, я подошёл к шкафчику, взял оттуда начатую бутылку водки «Абсолют» и полную бутылку виски «Джонни Уолкер». Поставил на стол две большие рюмки, два стакана для воды, вытащил из холодильника пепси и сельтерскую воду, яблоки, сыр.

Джейсон, наблюдая эту сцену сервировки стола, не знал, как к этому отнестись.

— Водку? Виски? Что будешь пить? — спросил я гостя, наливая себе в рюмку виски.

— Виски, пожалуйста, — сказал он наконец, подойдя к столу. Сев на стул, снял с головы бейсболку.

Первые три рюмки мы выпили молча, в абсолютной тишине. Когда пили по четвёртой, стали ронять какие-то случайные фразы о погоде.

— Алекса, играй «Doors». Песня «Whiskey Bar», — заказал я.

— «Alabama song», by the «Doors», — механическим голосом отозвалась Алекса, и в квартире зазвучала музыка.

— Алекса, стоп! Играй Поп Смок «Welcome to the Party», — перебил Джейсон, и Алекса послушно включила рэп.

— Fucking пандемия, — сказал Джейсон, опрокидывая залпом ещё одну рюмку виски. Затем взял яблоко, потёр его об руку и со звонким хрустом укусил так, что из яблока брызнул сок.

— Да, ситуация идиотская, хуже некуда, — согласился я, выпив очередную рюмку.

— Fucking Трамп, — сказал Джейсон. — Он должен сидеть в тюрьме, греть нары. Наши парни в тюрьме его ждут. Он не платил налоги, mother fucker.

— Да. Хер с ним.

Мы снова разлили по рюмкам и, чокнувшись, выпили.

— Чем ты теперь собираешься заниматься? — спросил я.

— Не знаю. Хотел устроиться тренером в фитнесс-клуб, где я когда-то работал. Но клуб из-за ковида закрыт. Придётся искать что-то другое, — он помолчал. — Два года я сидел в тюрьме, день и ночь мечтал о том, как выйду, как мы с ней начнём жить, что всё у нас будет окей: семья, дети. Oкей, я допускал, что она трахается с кем-то, я понимаю, она женщина, без этого не может. Но я был уверен: когда вернусь, она оставит всех своих fuckers и будет только со мной. А-ах! Какая женщина!

— Да, — согласился я.

Мы уже осушили бутылку виски и приступили к водке. Мы оба уже были чертовски пьяны. Но продолжали пить, говорили уже горячо, больше говорили сами, чем слушали друг друга, наш разговор уже имел мало смысла, но нам, напротив, казалось, что беседа как раз только сейчас приобретает значимость и смысл.

— Ты только представь себе, бро, что сейчас творится в тюрьме из-за этого fucking ковида. Все парни болеют, масок нет, никакого лечения нет, ничего, просто нет ни-че-го, — он махнул рукой, едва не опрокинув на столе стакан, к счастью, уже пустой, без воды. — Но для меня этот ковид сыграл на руку — меня освободили на три месяца раньше. А три месяца в тюрьме, бро, это очень долго, особенно если это три последних месяца. Это о-о-очень долго. Ты когда-нибудь тянул срок? Ну да, зачем тебе, это мы, ниггеры, сидим в тюрьме за любую ерунду, а вы, белые, совершаете серьёзные преступления, и вам всё сходит с рук.

— Да, это правда, расизм никуда не исчез. Вот, к примеру, я всегда замечал, с каким скрытым осуждением и плохо скрываемым любопытством смотрели на нас с Эми — и белые, и чёрные, где бы мы с ней ни были. А когда я шёл с белой женщиной, никому до нас не было дела.

— Получается, бро, ты тоже испытал на себе расизм, — пошутил Джейсон. — Но если говорить серьёзно, то мы, ниггеры, сталкиваемся с этим на каждом шагу. Знаешь, с чего началось моё детство? Моё детство началось со спортивной площадки возле нашего дома. Мой дэд привёл меня туда, когда мне было лет пять, и сказал: «Сын, запомни: ты чёрный, но тебе придётся расти среди белых, которые будут тебя всегда презирать и ненавидеть. Поэтому ты должен быть сильным». Понимаешь, это непросто — я не люблю тебя, а ты — меня. Это всё гораздо глубже.

— Как раз я это очень хорошо понимаю, понимаю, как никто другой. Потому что мы, евреи, в своей истории испытали то же, что и вы.

— Может, ты и прав. Хотя мы, чёрные, пострадали гораздо больше.

— Эй, эй! Хватит говорить ерунду и изображать из себя жертву, — оборвал я его. — Я всё понимаю, но давай поговорим напрямую конкретно о тебе. Я знаю твою историю: ты продавал наркотические пилюли, затем связался с бандой, занимавшейся рэкетом. Ты заслужил тюрьму.

— Что? Что за чушь ты несёшь, мэн? Ты, идиот, даже не врубаешься, о чём говоришь! — широко размахнувшись, Джейсон одним движением смёл со стола всё там стоявшее — тарелки, рюмки, консервные банки и пустые бутылки полетели на пол.

— Это не я, а ты fucking идиот! — отчётливо произнёс я, подавшись вперёд и приблизив к Джейсону своё лицо. — Она всё равно не вернётся к тебе. Никогда не вернётся. Поверь мне. Она вернётся ко мне. Запомни то, что я сейчас говорю.

И только сейчас нам обоим стало ясно, что эта миролюбивая «посиделка» с выпивкой и закуской была лишь «разогревом», прелюдией перед началом совершенно другого разговора.

Раздался звонкий хлопок сильной пощёчины, и моя голова дёрнулась от удара.

Я сжал кулаки, но неожиданно, вместо того чтобы броситься на Джейсона, громко и вызывающе расхохотался ему в лицо.