Ночь тем временем заявила о своих правах на лагерь. Палящее солнце и ясное небо сменилось луной и звёздами, щебетание птиц сдалось перед стрёкотом ночных насекомых. Соответственно, и время для дневных проделок плавно перетекло к проделкам ночным. И одна хулиганка, пытавшаяся вскрыть замок столовой, была тому подтверждением.
— Привет, Двачиса Алевская! — А ты чего о тут забыл? Стоп… Как ты меня назвал? — Именем, достойным принцесски!
Она смутилась, но быстро взяла себя в руки.
— За языком следи! — А ты чего тут возишься? — Слепой, что ли? Не наелась. Давай, помогай! — Не вопрос, я тоже не наелся, — я пристроился к замку, и тут до меня дошло: — Так давай подождём, сейчас ассис… сис… —? — Ну эта, — я изобразил, — с ключами придёт. — Что?! — моя коллега по взлому рассвирипела. — Ты чего молчал?!
Она спрыгнула с крыльца столовой.
— А тебе я это ещё припомню! — сказала она, скрываясь в темноте. — Ты мне тоже нравишься, Двачесска! — сказал я ей вслед сладким голосом. Судя по звукам, она таки меня услышала. Хе-хе-хе. — Ты с кем-то говорил? — наконец подошла Сисе… Да что ж такое! Пускай хотя бы будет Блондиночкой. — Да, всё в порядке. Идём?
Из еды нашлись булки и кефир. Я с удовольствием их уплетал, моя же собеседница просто смотрела то на меня, то куда-то вдаль.
— Красота, — сказал я, закончив, — это страшная сила.
Девушка улыбнулась.
— А с возрастом она становится ещё страшнее! — и почему я выпалил эту фразу, глядя на неё таким голодным пылом?
А ведь было, к чему смотреть. Глядя на на неё, понимаешь, что в мире есть красота. Чистая и ни к чему не привязанная.
— А тебе здесь нравится? — внезапно спросила она. — Очень! Здесь милые люди, красивые места, большие си… синие глаза и манящая по… поразительная грация! — она зарделась. — А главное — что бы ты ни сделал, тебя не казнят нехорошей грушей. Так что я бы с большим удовольствием остался бы здесь на подольше, а потом приехал бы ещё! А ты что об этом скажешь?
Иногда следует говорить правду. То есть совсем правду. И по тому, каки на твою правду люди отреагируют, о людях можно многое сказать. А тут моя собеседница будто пропустила последнее мимо ушей.
— Эй, Блондоечка! — надо будет спросить ещё раз, как её зовут. — А, что? Прости, я задумалась. Да. Мне здесь очень нравится, — ага, конечно, задумалась она. — А имя моё ты так и не запомнил! — Каюсь: как тебя вижу — все мелочи вылетают из головы!
Она улыбнулась, погладив одну из своих кос.
— Пошли? — Ага.
Мы попрощались на крыльце столовой. Она пошла к себе в домик, а я… Так-так, кое-кто забыл ключи. Я подозвал её и вернул связку. Теперь другой вопрос — куда идти мне?
Лагерь и его обитатели кажутся совершенно нормальными. В своём антураже, естественно. Я на его фоне кажусь диким, неотёсанным, пришельцем. Но пришелец видит то, что никто не замечает в силу очевидности.
Замеченные ранее эффекты повторяются: иногда местные жители реагируют, словно ничего не происходит, когда я что-то делаю такое, что для них как минимум необычно. Странность состоит даже не в этом, а в том, что так происходит не всегда. И они внезапно начинают действовать очень даже адекватно. Притом настолько адекватно, что уже это напрягает.
Размышления длились не долго — я оказался на площади, на которой грустняшка читала книгу. И ведь до сих пор сидит, читает. А раз так, надо будет попробовать поэкспериментировать над ней.
— Многие из живущих заслуживают смерти, — сказал я менторским голосом, подходя к скамейке с девушкой.
Она удивилась, смутилась и спряталась за книгу. Название “Унесённые ветром” мне ни о чём не говорило.
— Что, и всё? — пожал плечами я. — Я подсяду? — Да.
Повисло неловкое молчание.
— Ты знаешь, ведь все мы обратимся в пыль. И ты, и я, и этот лагерь. А потом всю эту пыль унесёт ветер. Вот прямо как в этой книге, — она опять закрыла ей лицо. — Но глубина этих зелёных глаз, — я мягко отодвинул книгу, — имеет все шансы пережить века.
Господи, что за фигню я несу? Я же сам в это не верю. Она тем временем опять зарделась, но за книжкой прятаться не стала. Видимо, факир был пьян, фокус не удался.
— Так ведь, Лыня? — А? — А? — Я Лена… — Да, прости, у меня плохо с именами. Но скажи мне, Ныля, разве нет в этом определённой романтики? — Я Лена. — Разумеется. Так вот, сейчас мы сидим здесь, в этом прекрасном месте, и смотрим на звёзды. А там, у этих звёзд, Нылка… — Я Лена!
Как-то у неё совсем переменился взгляд. Я отошёл от неё и стал обходить лавку.
— Не волнуйся, не волнуйся, Рена… — Я сказала я Лена!.. — она едва не перешла на крик. — Не, ты не Лена. Ты Рана. Точно! Вот это, — я изобразил, — Нылка, а вот это, — я изобразил, — Рана. Простите, простите девчонки, не хотел вам мешать, завтра с меня должок. Спасибо тебе за замечательный вечер, до завтра!
Я поспешил ретироваться, а она, немного проявив эмоции, спустя время последовала моему примеру.