Душа так просится к тебе

Ни тогда, ни позже Владимир так и не смог ничего понять. Графиня Анна, встречаясь с ним, только пожимала плечами. «Володя, видит бог, я сама теряюсь в догадках. Соня стала такой скрытной, такой вспыльчивой, никогда ни о чем не рассказывает… Уверяет, представьте, что ни одного письма вашего не получила! И этот ужасный человек по-прежнему рядом с ней… Я до сих пор не пойму, чем он ее взял! Соня не влюблена в него ни капли, клянусь вам! Я же все-таки женщина и чувствую такие вещи! Но она выходит из себя всякий раз, когда я пытаюсь повлиять на нее… отговорить… Ведь Соня не может, в самом деле, его любить, это просто нонсенс, бессмыслица!»

В последнем Владимир с каждым днем сомневался все больше и больше. Он уже выяснил, что Софья живет в Богословском переулке, в доме, который купил ей Мартемьянов, и однажды даже нахально, на свой страх и риск, зашел туда, зная, что Федора нет в Москве. Но выглянувшая на стук Марфа сделала вид, что не узнала Черменского, и сердито объявила, что барышни нет и не будет.

Ждать ему, казалось, было больше нечего — и тем не менее Владимир остался в Москве. Они с Северьяном сняли маленькую квартиру на Остоженке. В «Московском листке» всегда находилась работа, а вечерами можно было ходить в Большой и слушать Софью, но партий ей пока предлагали мало, и заглянуть в эти зеленые глаза, которые перерезали его жизнь год назад, Черменскому удавалось лишь два-три раза в месяц. Случалось, он встречал Софью в Столешниковом, у сестры, но она, так же, как и в первый раз, вежливо здоровалась с Владимиром, улыбалась — и более не замечала его.

Иногда в квартире на Остоженке появлялась Ирэн, регулярно наезжавшая из северной столицы в Москву. Видясь с Черменским, она всякий раз искренне радовалась, задавала тысячу вопросов о Раздольном, о Северьяне, о Наташке с Ванькой, проглатывала все, написанное Владимиром за время ее отсутствия, хвалила, ругала, возмущалась тем, что он ленится, а ведь мог бы, мог бы даже недурные романы сочинять!.. Сначала Владимир терпеливо объяснял, что карьера беллетриста его не привлекает и что он занимается этим исключительно забавы ради, да и лишние деньги никому еще не мешали. Но для Ирэн, положившей жизнь на алтарь журналистики, готовой ради сокрушительной новости бегать по трущобам, воровским «малинам» и публичным домам самого низкого пошиба, сие казалось непостижимым, и вскоре Черменский устал с ней спорить. Обычно они шли в театр или французскую оперетту, затем — в ресторан, потом возвращались на Остоженку, где Кречетовская с упоением целовала его, увлекая в постель, и — на другой день спокойно, без капли грусти уезжала в свой Петербург. В конце концов Владимир понял, что ему повезло, как везет лишь одному мужчине на тысячу: он имеет превосходную любовницу безо всяких взаимных обязательств.

И вот сейчас Ирэн с хохотом висит у него на шее, болтая ногами и ничуть не смущаясь от того, что на них смотрит весь ресторан. Народу, впрочем, было уже немного: близилось утро.

— Черменский, а почему Северьян сегодня не с тобой? Ты его отослал, или он сам ушел? Давно вы болтаетесь по Москве порознь? Ты — здесь, он — на другом конце города, на разумные вопросы отвечать не желает, притворяется пьяным… Что вообще у вас происходит?! Эти номера Ковыркиной, как я знаю, довольно опасны, там крутится куча шантрапы с Хитрова, а…

— Ирэн, Ирэн, черт возьми, Ирэн, помолчи!!! — рявкнул Черменский, вызвав этим удивленный взгляд Газданова. — Ты видела Северьяна?!

— Да, а что в этом удивительного? — слегка обиженно спросила Ирэн. — Неужели ты не знаешь, где он?

— Так где этот черт гуляет, ты говоришь? — не отвечая ей, быстро переспросил Черменский.

— В номерах Ковыркиной в «Болванах», — пожала плечами Ирэн. — Там, где девочки. Представляешь, не узнал меня, паршивец!

— Неужели настолько пьян?! — поразился Владимир.

— В том-то и дело, что не настолько! И добиться от него я так ничего и не смогла!

— Я еду немедленно, — поднимаясь, решительно сказал Черменский. — Иначе он, собачий сын, смоется опять, и ищи ветра в поле.

— Черменский, а ты уверен, что стоит его держать? — медленно спросила Ирэн, опуская ладонь на рукав Владимира. — Твой Северьян — человек вольный, если он захотел уйти — какое ты имеешь право его преследовать? Ведь не встреть я его случайно, ты бы так и не узнал, где он, верно? Возможно, Северьян совсем в этом не заинтересован.

— Не знаю… Ей-богу, не знаю, — помолчав, сквозь зубы сказал Владимир. — Просто я полагаю, что десять лет дружбы все же дают мне какие-то права… Хотя бы на то, чтобы узнать, что произошло.

— Пф! Я бы на твоем месте…

— Ты не на моем месте, Ирэн, — резко оборвал он ее и обернулся к Газданову. — Сандро, прости, я вынужден идти.

— Я провожу тебя, — поспешно сказал Газданов, поднимаясь. Они поочередно приложились к руке холодно молчащей Ирэн, Черменский расплатился по счету, и друзья вышли из ресторана под черное осеннее московское небо.

— Хочешь, я поеду с тобой? — нерешительно предложил Газданов, глядя на неровно освещенное фонарем мрачное лицо Владимира. — Я могу помочь?