Душа так просится к тебе

— О, что вы, будьте без церемоний, я очень рада знакомству, — чинно произнесла Софья, наспех вспоминая Аннины уроки хороших манер. — Прошу садиться, господин Половцев. Сейчас подадут чаю.

Несколько минут они вежливо беседовали о погоде, последних театральных премьерах, недавно вышедшей в журнале «Нива» и наделавшей много шуму повести Григоровича и прочих пустяках. Наконец Марфа внесла самовар, чашки, на всякий случай смерила Половцева грозным взглядом и, тяжело ступая, удалилась. По звуку ее шагов Софья поняла, что Марфа направилась в соседнюю комнату, откуда без помех можно было услышать все, что говорится в гостиной.

— Софья Николаевна, вы, вероятно, желали бы знать, с какой стати я мешаю вам в воскресенье спокойно отдыхать, — очень серьезно произнес Половцев, но узкие глаза его, устремленные на молодую женщину, смеялись, и она, чувствуя, как ее отпускает настороженность, улыбнулась и искренне сказала:

— Вы правы, я умираю от любопытства. Ваш визит для меня большая честь, но я в толк не возьму, чем могу быть вам полезна.

— Совсем наоборот. — Половцев не спеша отпил крепкого чаю и аккуратно вернул чашку на блюдце. — Это я могу быть полезен вам, что и сочту за великую честь.

— Простите, я вас не понимаю, — спокойно проговорила Софья, хотя внутри ее уже забилось, запрыгало предчувствие недоброго. Он — полезен — ей?! Но — как? Господи, неужто снова… «Тысяча — содержание и без счету на булавки», кто же это предлагал ей такое? Да кто только не предлагал… Первым был давным-давно, еще в Ярославле, тамошний предводитель дворянства… Маша Мерцалова тогда со смехом уверяла ее, что подобные предложения — необходимая составляющая жизни любой актрисы. Неужели и Половцев туда же? Господи, а ведь такой серьезный человек…

— Чем вы так испуганы, Софья Николаевна? — поинтересовался Половцев. — Поверьте, я здесь лишь потому, что знаю о вашем уходе из Большого театра. И знаю все, что тому предшествовало. Это ведь ни для кого не секрет, не так ли?

— К сожалению, да, — осторожно ответила Софья. — После той статьи в «Листке»…

Половцев коротко и внимательно взглянул на нее. Помолчав, продолжил:

— Я, как вы, верно, знаете, свой человек за кулисами, не раз бывал на репетициях. Я присутствовал и на последней, генеральной, когда вы так решительно отстаивали перед Альтани свой взгляд на подачу образа… и, признаться, полностью был на вашей стороне.

Только сейчас Софья поняла, почему лицо гостя показалось ей знакомым: она в самом деле не раз встречала его за кулисами или видела сидящим в зале, но думала, что это покровитель какой-нибудь хористки, и никого о нем не расспрашивала.

— Не спорю, Альтани — великий дирижер и его заслуги перед русской оперой неоценимы… но есть вещи, которых он не чувствует, — не спеша говорил между тем Половцев. — Не чувствует просто в силу своего возраста и принадлежности к иной певческой школе. Я множество раз убеждал Альтани в том, что опера — тоже театральное действо, там должно быть место и драматической игре, и достоверности образа, но… — Половцев пожал плечами. Софья молча, без улыбки смотрела на него. — Когда я впервые увидел вас на сцене Большого — кажется, в «Русалке», — я был весьма рад тому, что русская сцена получила прекрасное лирическое сопрано и незаурядную актрису. — Половцев слегка улыбнулся. — Я ведь некоторым образом знаком с вами заочно, Софья Николаевна. Три года назад я видел ваш дебют на сцене театра «Семь цветов Неаполя» госпожи Росси. Оказался в Неаполе, знаете ли, случайно, со скуки пришел в частный театр послушать знаменитую пару Гондолини — Скорпиацца… а услышал вас. Да-а… Признаться, не только я тогда был поражен. Помните, как театр чуть не рухнул от овации? Вашу Виолетту в Неаполе вспоминают до сих пор! А ведь вы тогда пели, кажется, почти без репетиций, заменяя несравненную Джемму… Кстати, куда вы исчезли после спектакля? Вашу уборную, после того, как вы не явились на вызовы, неаполитанцы взяли приступом — и никого в ней не нашли!

— Я сбежала через окно, — усмехнувшись, созналась Софья. — Там вилась виноградная лоза, старая, довольно толстая, и я спустилась по ней без потерь.

— Браво, браво, — улыбаясь одними глазами, сказал Половцев. — Так и хочется спросить о причине подобной… стремительности. Но, боюсь, мы с вами еще не настолько коротко знакомы. Посмею только предположить, что причина была весьма серьезная.

— О да, — коротко ответила Софья.

— Итак, не буду тратить ваше время. — Половцев одним духом допил остывший чай и улыбнулся Софье. — Я пришел, чтобы предложить вам ангажемент.

— Мне?..

— Разумеется. Ведь вы сейчас его, надеюсь, еще не имеете?

— Нет, конечно же… но… — Софья была совершенно растеряна. Она ожидала чего угодно — но не этого.

— Вы — очень смелая и незаурядная особа, Софья Николаевна, — объявил Половцев. — Я не знаю случая, чтобы певица покинула сцену Императорского театра лишь потому, что она не согласна с режиссерской трактовкой роли.

— Иван Никитич, вы находитесь в заблуждении, — вздохнув, возразила Софья. — Я ушла из Большого вовсе не по этой причине, а потому что…