Душа тьмы

Мы закрыли дверь камеры, заперли ее и пошли по коридору. Камеры были отгорожены друг от друга цементными стенами, но от коридора их отделяли только решетки, так что мы видели их обитателей. Никто из них, кажется, нами не заинтересовался.

Мы вышли к первому лифту, миновали обоих бесчувственных часовых. Когда второй лифт открылся и выпустил нас в главный коридор, мы быстро пересекли холл, толкнули стеклянные двери и вдохнули холодный ночной воздух. Никто не обратил на нас внимания. Я взял Мелинду за руку, и мы стали спускаться с крыльца...

...чтобы столкнуться с генералом Александром Морсфагеном и четырьмя молодыми и обученными солдатами с оружием в руках!

— Добрый вечер, — сказал он нам, поклонившись.

Четверо сопровождающих обошлись без поклонов.

— Я уверен, мистер Келли, что вы удивлены. Не ожидал, что вы воспримете это так спокойно.

Ожидал Морсфаген этого или нет, но он определенно наслаждался сложившейся ситуацией. На его лице играла широкая ухмылка.

— Кто это? — спросила Мелинда.

— Морсфаген.

— Звание тоже, пожалуйста, — потребовал он. Но это был не просто юмор. Его голос звучал жестко и зловеще.

— Генерал Морсфаген, — сказал я ей.

— И вы, разумеется, арестованы.

Четверо охранников двинулись к нам. Я мог бы воспользоваться своими пистолетами. Они, кажется, этого не ожидали, в то время как я держал руки в карманах на влажных от пота рукоятках пистолетов, они готовы были купиться на мою кажущуюся беззащитность.

Может быть.

Но не наверняка.

Кроме того, я помнил о герящих телах возле разбитого “ревунка”, о вопящих от ужаса водителях, мчащихся навстречу смерти. Я не хотел, чтобы на моих руках была еще и эта кровь.

Я мог бы просканировать их. Но проблема заключалась в том, что вторгнуться удалось бы только в один мозг. И вряд ли удалось бы сработать достаточно быстро, чтобы никто из этих четверых не успел запаниковать и открыть по нам огонь.

Что случилось с Богом?

Что это? Простые люди переиграли меня — меня, новоявленного Бога?

— Сюда, пожалуйста, — сказал Морсфаген.

И мы пошли за ним.

Глава 7

Морсфаген приказал разместить вооруженных солдат повсюду, по всей Гробнице. Перед каждым окном, перед каждой дверью — везде, где я мог бы прорваться. Они поджидали меня, а я спокойненько вошел по главной лестнице, как самый твердолобый тупица. Они посмотрели, как я вошел, опознали меня, позволили мне забрать девушку, вывести ее наружу и подловили. Возможно, Морсфаген допустил это только затем, чтобы добавить еще несколько пунктов к тому обвинительному списку, который уже составило правительство. Но мне думалось, что он хотел унизить меня. И ему это удалось.

Нас загрузили в “ревунок” и повезли по заснеженным улицам в здание ИС. Мелинду заперли в одной камере предварительного заключения, а меня — в другой, где не было ни окна, ни острых предметов.

— Генерал Морсфаген увидит вас завтра утром, — сказал мне охранник, выходя.

— Подождать не может, — сказал я.

Дверь закрылась, щелкнул замок, и наступила тишина.

Я рухнул на кровать — застонали пружины матраса — и принялся размышлять о собственной тупости, о том, какой я идиот, даже с присоединенным к моему интеллектом Ребенка. Я возвращался домой, чтобы собрать вещи, хотя знал, что они придут за мной. Это окончилось гибелью тех, кто был в “ревунке”. Потом я отправился в тюрьму за Мелиндой — блестящий план, нечего сказать! — хотя должен был предвидеть, что они перестрахуются от неожиданностей. Вероятно, часть моего плана базировалась на хитрости Ребенка, но другая — на моей собственной вспыльчивости, а Морсфаген знал меня как свои пять пальцев — или даже лучше.

Посмотри на себя, Келли, твердил я себе. Единственный в мире эспер, впитавший психическую энергию самого совершенного гения — и все равно в проигрыше. А все твое нежелание расстаться с иллюзиями.

До встречи с Ребенком и лечением у компьютерного психиатра я воображал себя неким священным персонажем, блистательным произведением божественной воли, Христом Второго Пришествия. Но оказался не более чем человеком и должен был потерпеть полный провал, чтобы понять это. Я вмешался в течение событий, подобно Богу, но не сумел справиться со страхом и болью, потому что ни страх, ни боль не совмещались в моем представлении с образом божества.

Теперь, совместно с Ребенком, я начал, не сознавая того, вновь примериваться к роли Бога. Возгордившись — ну как же, я эспер с гением в мозгах! — с презрением относился к простым смертным. И при всей своей самоуверенности, своем таланте и интеллекте потерпел поражение, ибо недооценил врага, как первый кроманьонец недооценивал неандертальца — до поры до времени.

До поры до времени...