Душа в тротиловом эквиваленте

Минут через пятнадцать меня позвали. Зайдя в свою комнату, я обнаружил, что рукопись уже распотрошили, отдельные листы ходят по рукам. Карранса терзает логарифмическую линейку, Мещерский что-то втолковывает Соколову. Праздных слушателей, судя по всему, выгнали.

Арсений Александрович, испытующе посмотрев на меня, спросил:

— И как это тебе пришло в голову?

— Не мне. Эйнштейну, — ответил я. — Причем еще в 1916 году. Просто на его статью никто не обратил особого внимания.

— Хорошо. Мы попробуем экспериментально проверить возможность постройки этого твоего когерера.

— Нашего.

— Хорошо, нашего. Как думаешь, с чего проще начать?

— С газового варианта. Мы вряд ли сможем достать нужный нам рубин со строго параллельными торцами. К тому же, это достаточно сложная схема. Не в принципе, а по деталям ее реализации. Не уверен, что у нас есть импульсные лампы. А результат надо дать быстро. К тому же, с твердотельным прибором мы, скорее всего, получим только сверхлюминесценцию и ничего более. А вот хороший углекислотный прибор будет способен разрезать кирпич. Продемонстрируйте его военным, и нам дадут денег на продолжение работ. Только прошу учесть, мне помогала Вера, и я бы хотел видеть ее в составе группы разработчиков.

— Врешь конечно, не могла она тебе помогать. Ну да ладно, желание помогать своим понятно. И много у тебя еще таких идей, Юра?

— Будет много, хорошее к себе отношение надо отрабатывать.

На следующий день в моем кабинете установили сейф.

— Пока не настаиваю, но если так пойдет дальше, будешь писать в прошнурованных тетрадях и на учтенных листах, — сказал дяденька из первого отдела, передавая мне ключ.

17 октября 1952 года, пятница.

Заседание Совета Социалистического Интернационала в Москве.

Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и горевать об упущенных возможностях. Вот и тащусь к секретному почтовому ящику, хотя погода такая, что приличный хозяин собаку на улицу выгонять бы не стал.

"Ах Арбат, мой Арбат, ты мое призвание", с нежностью пел Окуджава. Сегодняшним промозглым утром Арбат никаких нежных чувств не вызывает. Московская осень во всей красе. В покинутом мной городе — бархатный сезон, а здесь уже идет дождь со снегом. Набухшие влагой снежинки сразу тают. Кругом лужи и мокрая листва. Брусчатка скользит.

Хлюпают промокшие ботинки. И пальтишко у меня тоже явно не по сезону. Хотя, какая разница, в такую погоду промокло бы любое. Мокрые полы пальто, подчиняясь порывам ветра, звучно шлепают по промокшим до колена брюкам. В такую погоду хорошо сидеть дома, пить горячий чай, топить камин и слушать завывания ветра в дымоходе.

Я уже не обхожу лужи и особенно не выбираю дороги — все равно промок. Кепка надвинута чуть ли не на уши, воротник пальто поднят, но это не спасает от пропитанного влагой холодного ветра. Редкие снежинки прилипают к коже и сразу тают, стекая холодными струйками. Хорошо, что письма, замотаны клеенкой и спрятаны в кармане пиджака. Почему-то я не чувствую холода. Более того, от избытка адреналина время от времени накатывает волна жара. Вот и дом Пушкина. У следующего перекрестка надо повернуть направо, в мешанину кривых переулков, где меня ждет заветный почтовый ящик. Интересно, удастся ли мне сегодня вернуться домой?

Биение сердца отдается в висках короткими злыми толчками боли. Я не спал две ночи, а кроме чая и кофе в доме никаких стимуляторов нет. Поэтому и желудок тоже слегка побаливает. Бесчисленные чашечки кофе и черный как деготь чай не прошли безнаказанно. В общем, чувствую себя мерзко. Но сил на волнения нет. Есть только усталость. Двое суток я портил бумагу. Сначала писал, что приходило в голову, потом сходил на почту, прикинул, какой толщины пакет пролезает в почтовый ящик. Получилось, что не слишком толстый, листов так на пять-шесть. Начал сокращать текст. Получилось слишком кратко. Дописал. Потом снова сократил. И так раза четыре.

Хуже всего, что в той жизни я привык пользоваться текстовыми редакторами и их возможностями по части редактирования. Теперь я портил бумагу десятками листов, извел чуть ли не пузырек чернил, но в итоге все же написал устроивший меня текст. Но он все же оказался слишком велик, и письмо пришлось разделить на два конверта.

Вопрос о том, как заставить адресата поверить в серьезность информации, не стоял. Конец октября будет богат событиями. Англия взорвет свою первую атомную бомбу, Штаты — первую водородную, пройдут испытания грузового вертолета, Иран разорвет с Англией дипломатические отношения — простое перечисление этих событий с точной привязкой по времени — сильный аргумент для понимающего человека. Во второй части письма я писал то, что непосредственно касалось адресата и его семьи. Вот и посмотрим, как дело повернется.