Душа в тротиловом эквиваленте

Кстати, попутно мы получаем странное штрихованное время — иначе x будет равно x′, чего не может быть. Тогда, преобразования Галилея запишутся так:

x′ = a(x — vt); x = a(x′ + vt′).

Как обычно, а — это коэффициент. В случае, если преобразования делаются в классической физике, он равен единице.

Решая систему уравнений относительно а, по правилам школьной алгебры, получим

a = 1/(1 — v²/c²)0,5. Вот и вся магия…

Получите и распишитесь: вот вам преобразования Лоренца, заменившие собой преобразования Галилея.

x′ = (x — vt)/(1 — v²/c²)0,5; t′ = (t — vx/c²)/(1 — v²/c²)0,5.

Аналогично для x и t.

Вуаля! Теория относительности готова! Дальше можно бредить о чем угодно. Тут тебе и замедление хода времени в летящем корабле, и сокращение размеров тел в направлении движения, и все, что угодно, кроме Истины.

Помнишь статью «Теорема сложения скоростей»?

— Да. Но только как название в списке литературы. Сам не читал.

В руки прилетел еще один журнал.

— Так вот, смотрим параграф пятый этой бессмертной работы. Что мы видим? Исследуемая точка ни с того, ни с сего объявляется движущейся с произвольной скоростью. Делим x на t, обозначаем скорость как u, и пожалуйста — великий подвиг совершен. Мы получили знаменитую формулу u = (u′ + v)/(1 + v u′/c²), согласно которой два электрона, летящие на скорости света друг навстречу друга все равно сближаются со скоростью света.

Забавно, но полученное Эйнштейном ничем не отличается от формулы Лармора для сложения скорости света и увлекаемого эфира. Только Лармор был скромнее…

Теперь о временных парадоксах. Эйнштейн утверждает, что

t′ = t(1 — v²/c²)0,5

Замедление времени, мечта одержимых идеей личного бессмертия. А теперь — проверяем! Подставляем в гениальную формулу что-нибудь определенное. (Далее — пример Чаварги. Автор списал.)

v = 900 м/с, x = 1016 м

Тогда получается, что за 100 секунд в системе, часы в движущейся системе покажут 0 секунд! Но это же обычный самолет с совсем небольшой относительно скорости света скоростью полета. На машину времени он не тянет, правда?

Эйнштейн занялся откровенными подтасовками. Если посмотреть на исходные формулы, видно, что деление на x′ на t′ и x на t дает с и ничего более. Откуда u и u′. А оттуда! Человеку здорово хотелось, и он просто подменил скорость света на любую возможную.

— Дальнейшее понятно. Чтобы абсурдность выглядела гениальностью, математики все это тщательно задрапировали. Галилей с Ньютоном нервно курят в сторонке.

Только ведь тут такое дело, Вера. Кому-то была настолько необходима эта достаточно вздорная теория, что ее защищают, как Кощей то самое яйцо.

— А что тут непонятного. Эйнштейн доказывает полную невозможность и даже неразумность стремления к далеким звездам. Если ему верить, то дорога оказывается такой, что и затеваться не стоит.

— Так что взамен?

Отложив в сторону журналы, принял в руки небольшую стопку тщательно переписанных листов.

— Читай!

Через полтора часа, я отложил бумагу в сторону и произнес:

— Утром собираем всех. Особо предупреди Дмитриева. Похоже, только он может проверить твою математику. Начинается настоящая работа.

25 ноября 1952 года

… Заглянем в уже знакомую нам строительную бытовку. Только теперь рядом с ней не продуваемый ветром пустырь. Нулевой цикл закончен. Стены институтского городка растут стремительно.

— Петр Иванович! Пожалуйста, не ставьте меня во вторую смену!

— Чего так, Веня?

— Учиться я пошел.

— Да ты ж бросил после восьмилетки!

— А теперь снова начал. Нынче по-другому нельзя.

— Не обувай… меня в лапти, малой, учебный год давно начался! Куда ты пойти мог?

— Теперь — можно! Дома занимаюсь, догоняю тех, кто раньше начал. Потом приду, сдам.

— Ну и учился бы в свободное время, дома, да и сдавал бы по мере возможности.

— Так тоже можно, но погано выйдет с социальной значимостью. Дежурства в больницах и военная подготовка — это по строгому расписанию. Вечерникам, понятно, скидки сделают, но все равно, курс отработать надо полностью.

— Ладно, Веня, пойду тебе навстречу.

… Теперь навестим здание на Софийской набережной. Сразу заходить не будем, сначала полюбуемся бывшей усадьбой Харитоненко снаружи. Эклектики в Москве много, но это — забавный вариант смешения французского с нижегородским, безусловно достойный Вашего внимания.

Полуциркульные арки входной и балконной дверей совершенно не гармонируют с прямоугольными окнами первого этажа. А псевдогреческие фронтоны над окнами второго — просто вгоняют в тоску. Розоватая окраска стен, штукатуренных под пиленый камень, и вычурное ограждение кровли — это уже так, последний штрих.

Синяя гостиная… Это ж надо было удумать эдакий псевдовикторианский стиль! Желто-розовые обои на стенах, камин в форме замковой башни, синевато-красный ковер на полу. Справа от камина — торшер-переросток высотой в человеческий рост с абажуром в тон обоев.

У пылающего камина стоит пара блекло-голубеньких кресел, столик с напитками и легкой закуской.