Душа в тротиловом эквиваленте

— Ну да, тормози, говорит, раб божий. Прогуляюсь я тут у вас.

— А скажи, коли не секрет, о чем думал?

— А про Аньку, на которой жениться обещал, да так и не собрался. Грех, конечно, но получается, простительный. Хотя стыдно, не без того. Надеялась она сильно.

— Мне, конечно, с Ним не встретиться, не каждому везет, но вот скажи, он спрашивал что? Как оно было-то, вообще?

— А никак. Не спрашивал. Молчал, кривился, в окно смотрел. Думаю, у него это само собой выходит, иначе рехнуться можно, с каждым говорить. Я себя сам тиранил. От Солдатского с полчаса езды, а думал — жизнь прожил. День за днем, минуту за минутой.

— Что, страшно?

— Да нет, тут другое. Привиделось, будто я — не я совсем, а кто-то старый и ко всему безразличный, словно Натан из юрконторы.

— И что?

— Да не перебивай! Я и так собьюсь. Привиделось, что еще бы миг, и я сказал бы себе: «Исчислен и найден слишком легким»! Убей бог, не представляю, что это значит! Но чувствовал — если что не так — не жить мне.

— Сильно жить хотелось?

— Не поверишь, было безразлично. «Взвешено, размерено, исчислено». И не спрашивай, откуда эти слова — не мое это. Я отродясь умными книгами не увлекался.

— Может, стыд чувствовал?

— Да нет, какой уж там стыд. Примерно, как перед врачом на профосмотре.

Механик на секунду помедлил, поморщился и все-таки решил не спрашивать водителя, почему был допущен пережог бензина.

— Да уж, дела… Ты хоть знаешь, что дальше-то было?

— Да откуда? По радио о нашем городке почти не говорят, а слухи, те к вечеру разнесут.

— Ну так слушай, дорогой мой! Горкома, почитай, что и нет. Развалины, как в Сталинграде. Нашлись тут умные головы, объявили охоту на Судью. Потому, поставили пару пулеметных точек на грузовиках, что с авторемзавода взяли. Чтобы, значит, из крупного калибра, да кинжальным огнем.

— И как?!

— И так. Заклинило что-то в мозгах у пулеметчиков. Развернули они стволы. И резанули длинными очередями, да по горкому. Сам знаешь, что такое 14,5 миллиметров.

— Так ить знаю, сам с таким воевал. Владимиров — та же пушка, только маленькая. Три кирпича для нее — не преграда, а так, маскировка. Говорили, что больше трех тысяч килограммометров пуля выдает. Шестьдесят граммов, как-никак. Да скорость — за километр в секунду! Вдумайся: за секунду — километр! Ну, насчет килограммов и метров не знаю, а как он все в зоне видимости крошит — видел!

— Правильно, Петр Иванович говоришь. Только учти, что стенки-то в горкоме всего лишь в два кирпича были. А боекомплекта выдали с избытком, на расплав стволов.

— И что теперь с этими солдатиками, что партию родную на лоскуты порезали?

— А ничего, в лазарет увезли. Не в себе они, болезные.

Сумерки иногда спасают. Особенно тех, кому повезло, и учил их — Хаккам. Вот и мне… повезло. Или не совсем. Руку-то все-таки расцарапали. Но не суть. Теперь в меня стрелять — просто несусветная глупость. Эль-Ихор! Или забыли, сукины дети?! Или вам ничего не говорили? Или не поняли?!

Я не стал демонстрировать навыки забытых боевых искусств. Глупости это. Просто все, от Крюкова до Почтовой — дальше просто не видел — превратилось в зону осмысления.

Ну, а дальше было то, что произошло. А я, прихрамывая, двинул в сторону Каменки. Похоже, сегодня придется обойтись без сна.

21 декабря 1952 года

Не дошел я до Каменки. Свалился в снег. Прямо на дороге, лицом вниз. Наверное, сказалось дикое перенапряжение и последний, на грани гаснущего сознания, ментальный удар по населению целого города. Пусть и маленького.

Короче говоря, с большой вероятностью, утром на дороге нашли бы посиневшее от мороза тельце подростка. Если бы не Сергей Иванович Попов, простой русский мужик, крестьянин из Литвиновки, что стоит, забытая всеми богами, прямо у дороги на Каменку. В общем, вместо зайца с охоты он принес домой меня.

Не думаю, что в этом доме мне были рады, но первое, что я ощутил, открыв глаза, это кружку с горячим отваром шиповника, которую мне приставила к губам девчонка примерно моего возраста.

— Пей! — сказала она. — Вот ведь, свалилось чудо на нашу голову.

— Что не так? — спросил я.

— Все не так! — ответила мне девчонка. — Во-первых, тебя положили в мою кроватку…

— Я скоро уйду.

— Во-вторых, ты поминал каких-то богов, вот отец и позвал священника.

— Зачем?

— Ты весь синий был. Думали, до утра не доживешь.

— И что?

— А то, что отец Гервасий потом напился, и орал во хмелю о последних временах. А также, горько каялся что грешен на каком-то забытом языке. Зря, кстати. Все и так знали, что он уж пару лет как с Райкой спутался, но молчали. Человек-то хороший. И утешить, и ободрить мог. Ну и что, что сам грешен? Человек, все-таки.

— А я тут при чем?

— А при том, что ты и во сне судишь, — с ненавистью выпалила девчонка. — Зачем оно тебе?! И зачем ты нам?!

— Да что случилось-то? — заплетающимся языком проговорил я в ответ.

— То самое, — вступил в разговор Сергей Иванович. Литвиновка окружена конвойными войсками. Пока в деревню они не суются, но это — пока. Думаю, подтягивают артиллерию — способности твои уже половине страны известны.