9 ноября 1952 года, Москва, один из бесчисленных тихих переулков внутри Садового Кольца
У Архипастыря Храма Истинной Веры, бывшего Главного Раввина Менахема Мендла сегодня интересные собеседники. Только вот, здорово раскалывается голова.
Ну, оно и немудрено — ребе Менахем слегка выпил седьмого ноября, и сейчас медленно приходит в себя.
— А нельзя ли мне еще этого восхитительного порошка от головной боли? — обратился он к молодым людям, так любезно пригласившим его в гости.
Комната слегка покачивается, силуэты людей расплываются. Иногда вокруг фигур сидящих за столом людей возникают составленные из цветных точек ореолы. Но Менахема это нисколько не беспокоит. Головная боль, невыносимо терзавшая его чуть ли не трое суток, отступила. Унялась тошнота, успокоилось сердце, до этого периодически начинавшее обреченно барахтаться в груди.
Мир стал слегка розоватым. Мендл как будто смотрел на окружающее сквозь розовый светофильтр, однажды виденный у фотографа. Плавающие в воздухе мохнатые цветные шарики воспринимались им как явление совершенно естественное. Ну, летают, ну, мохнатые, так что из того? Господь велик и сотворил много непостижимого…
С каждым мгновением рабби все более охватывало осознание истинного величия своей мудрости. Желание донести сокровища духа до почтительно внимающих собеседников стало почти невыносимо физически. И он, борясь с периодически подступающей тошнотой, говорил для слушающих его.
Он прекрасно знал, кто его собеседники. Но это, странным образом его совершенно не смущало. За празднично сервированным столом сидело несколько хорошо известных ему корреспондентов центральных газет, недавно назначенный директор Института Мозга, военные и депутаты Верховного Совета. И все эти гои жаждали его мудрости. Они буквально ловили каждое слово. Корреспонденты быстро, страницу за страницей, заполняли блокноты стенографическими знаками. Крутились катушки громоздкого студийного магнитофона.
Менахем Мендл, как в лучах славы, купался в заинтересованном внимании собеседников и щедро делился своими знаниями.
… - Вот только не говорите, что вы нас любите. Вы знаете, я знаю, все знают — между нами лишь ненависть. Мы сами так решили — пусть народ тренируется в выживании — злее будут.
Когда? Давно, сразу после разрушения Первого Храма. Так что вы нас ненавидите, и не стоит больше об этом. Во-первых, есть за что, а во-вторых, мы платим взаимностью.
Вот сейчас вы вспоминаете своих друзей. Я знаю, у многих из вас лучшие друзья либо евреи, либо полуевреи. Вот сейчас вы смотрите на меня, и не можете поверить, что перед вами — настоящий, матерый еврейский ортодокс — настолько я на вас похож. Но исключение, которое сейчас вы делаете для меня лично, никак не может изменить моего отношения к вам.
Впрочем, об этом, наверное, говорить не стоит. Сейчас я говорю с полной откровенностью, продиктованной единственно любовью к Истине и Завету.
Так вот, истина в том, что не стоит винить никого за то, что кого-то не любят. Вы не любите агрессивных, жадных жидов, лезущих наверх. Беспринципных грубых прагматиков и материалистов, так часто напоминающих вас самих.
А куда вам деться, вы получили от нас свои буквы, своего Бога и пользуетесь деньгами, тоже придуманными нами. Чаще всего меня ваша ненависть и невежество лишь забавляют. Антисемитизм в вашем исполнении — это полное непонимание сути проблемы. Вы слепы, вы до рези в глазах всматриваетесь в пустоту, ваши обвинения настолько глупы и фантастичны, что вам же самим должно быть непереносимо стыдно.
Странно конечно, но просидев в дерьме почти 20 столетий, вы нас совершенно не знаете. Более того, вы не знаете даже себя. Вы лишь чувствуете, что нас есть за что ненавидеть, но раз за разом обвинив нас в чем-то чудовищном, вы тут же придумываете нам оправдания. И новые оправдания всегда смехотворнее старых, поскольку им противоречат.
У Менахема пересохло горло. Он отхлебнул пару глотков минеральной воды из высокого стакана, и, махнул рукой, прогоняя настырные цветные шарики. После чего, продолжил.
— Многие из вас считают, что мы природные торгаши и хапуги. В то же самое время, вы столь же уверенно говорите, что мы вытесняем всех из самых престижных профессий — медицины, науки, искусства. Многие считают, что мы закрыты, не поддаемся ассимиляции и представляем угрозу самому вашему существованию.
Мы способны жить всюду — от бараков Магадана до престижных московских высоток. Собственно, в Нью-Йорке и Лондоне наших людей не меньше.
Всем известно, что мы старательно увиливаем от военной службы, так как традиция и Вера делает нас пацифистами. Хотя, нет, скорее мы являемся основными выгодоприобретателями всех войн — от войны Алой и Белой Роз до Второй Мировой.
Это не значит, что мы не склонны к насилию — посмотрите статистику, и образ сутулого мальчика со скрипочкой тут же растает в тумане.