Душегуб

— Но не это хуже всего, — помолчав, продолжал Ахмед. — В последнее время изменились сами русские. Сейчас здесь почти нет молодых солдат по призыву. В основном воюют контрактники — взрослые мужики, которые за войну получают деньги. И отрабатывают их по полной. Нас они ненавидят и обычно не боятся. Потому что уже попробовали войны в других местах, кто где. Многие потеряли здесь друзей или близких и специально приехали мстить. Эти дерутся отчаянно, до последнего, никогда не сдаются. Не боятся крови ни своей, ни чужой. Если бы их полковники, да генералы у наших денег не брали, давно бы уже всем конец пришел, хотя и так к тому идет. Чем дальше, тем хуже… А есть и вовсе звери — спецназ… Ни дай бог таким попасться, на хвост сядут — не выпустят. Денег не берут, договариваться ни с кем не хотят. Воюют так же как мы из засады, в лесу и горах, как у себя дома. Кровь льют направо налево, похоже у них и сердца-то в груди нет… Вот так-то…

Сейчас давний разговор вспоминался во всех подробностях. Именно под его впечатлением, Хамзат, когда по весне появились в селении эмиссары имама Хаттаба, набирать новых борцов за веру в учебные лагеря знаменитого араба, отвечал уклончиво ни да, ни нет, мол, подумать надо, с родными обсудить, все дела закончить, а уж потом на войну собираться. Так и дотянул до того момента, когда все, кто дал согласие, с прибывшими проводниками ночью исчезли из села, направляясь к далеким и страшным горам, где разместился один из учебных лагерей. Апти, не внявший советам старшего брата, ушел. Ушли с ним еще два десятка юношей, не доживших и до двадцати лет. С тех пор Хамзат не видел давнего друга, лишь однажды, случайно встретивший его на улице Ахмед скупо в двух словах передал ему короткий привет от Апти. Рассказал, что тот сражается с неверными, еще жив, хотя был недавно ранен в плечо, но уже выздоровел, что его отличил перед всеми сам Хаттаб, за храбрость и умение, проявленные в бою, подарив ему кинжал в отделанных серебром ножнах. Хамзат сдержанно отреагировал на это сообщение, с того самого времени, как бывший школьный товарищ стал боевиком юноша как бы забыл о нем, уже понимая, что вряд ли когда-нибудь увидит друга живым, а если и увидит, то это наверняка будет вовсе не тот Апти с которым так весело было осуществить тысячу приходящих на ум мальчишкам проказ. К сожалению их детство бесповоротно кончилось, а взрослая жизнь развела вовсе уж в разные стороны, разбежались шедшие когда-то рядом дорожки. Так думал Хамзат. Однако судьбе, или Аллаху было угодно рассудить по-другому, и встреча старых друзей состоялась буквально два дня назад, как по заказу, и была она вовсе не теплой и не дружеской.

Плохо спавший в последнее время ночами, растревоженный Хамзат, услышав тихий стук в окно, подсочил будто ужаленный. Первым делом вязкие нелогичные полночные мысли метнулись к сидящему во дворе дома на цепи здоровенному кобелю-полукровке от вязки кавказской овчарки с волком. Почему он даже не гавкнул, уж не говоря о том, что вообще должен был разорвать незваного гостя в мелкие клочья? Неужели пожаловали отпустившие его недавно спецназовцы? Тем пристрелить пса из бесшумного пистолета раз плюнуть! Он задохнулся от подкатившего к горлу ужаса. Больше всего на свете не хотелось Хамзату вновь глянуть в водянисто-пустые провалы глаз командира разведчиков. Лишь лихорадочно скакнувшая в разгоряченной голове мысль о том, что если пришли со злом, да пристрелили сидящую на карауле собаку, то уж точно не за чем деликатно стучаться в окно, оповещая хозяев о своем прибытии. Собрав в кулак всю силу воли, десять раз напомнив себе, что он мужчина, а значит, ему не пристало пугаться кого бы то ни было, Хамзат на негнущихся ногах подошел к окну. Ночь за стеклом плыла черная, безлунная, рассмотреть незваных гостей было совершенно невозможно, лишь качнулась под окошком чья-то неясная тень.

— Кто там? — почему-то шепотом просипел в темноту Хамзат, открывая створку оконной рамы.

— Это я, Апти, — также тихо откликнулась ночь.

— Кто? — чувствуя, как неожиданное облегчение захлестывает все его существо, до самых кончиков пальцев на ногах, сводя приятной заставляющей расслабиться судорогой напряженные поясничные мышцы.

Все оказалось вовсе не так страшно, как он уже успел себе вообразить, это всего лишь Апти, ровесник и старый друг. Потому и не лаяла сторожевая псина, Апти ей знаком не хуже, чем хозяева и из-за его прихода тревожиться, резона нет. Не понятно только откуда он вдруг здесь взялся, и что за нужда пригнала его сюда среди ночи? Что это за дело такое, с которым нельзя подождать до утра?

— Суре дика хыла хун, ваша (добрый вечер, брат) — тихо засмеялся в темноте Апти. — В дом меня с другом пустишь? Или будешь гостей во дворе держать?

Что-то резкое и неприятное послышалось в его голосе Хамзату, но он тут же отогнал от себя, еще не успевшую оформиться жутковатую мысль, и почти бегом бросился отпирать закрытую на ночь входную дверь.