Душегуб

– Самое разное, Алексей Иванович, – сказал Заборов. – Все, можно сказать, водится, за исключением медведя, однако есть рысь. Я уже сказал Михаилу Леонидовичу, что сегодня идем на косулей, чтобы он взял соответствующий патрон. А до места осталось недалеко, с километр, просека скоро закончится, лес расступится, со всех сторон к нему примыкают поляны, туда после ночевок в ельниках выходят кормиться косули.

– Анатолий Федорович, почему именно на косулей?

– Можно было бы и на кабана пойти, но он теперь худой, да и вообще не особенно вкусный. Можно было бы и на оленя, но за ним нам пришлось бы изрядно потопать, потому как из всех жвачных и парнокопытных он самый осторожный, я бы сказал, самый мудрый зверь, как и лось. А лесная коза, косуля, – младший брат оленя, тоже, разумеется, осторожная, но глупее. Ходят они небольшим стадом, примерно до десяти особей, поэтому на них охотиться легче. К тому же на полянах мы время от времени устраиваем кормежки, там стоят скирды сена, в одну из них и спрячемся. Косули приходят туда на жировку, объедают молодые кусты по опушке леса, снег сейчас рыхлый, разгребают его, поедают подсед. Ну и потом, они просто греются, здесь же светлее и теплее на солнышке, чем в чаще. Такие вот дела… Да, коль уж заговорил про мясо, знаете или нет, но отличие оленьих от других животных в том, что нет у них желчного пузыря, оттого, видимо, мясо особенное, легкое и сладкое, как сейчас принято говорить, без холестерина. Так что, если все сладится, а я думаю, все будет хорошо, вечером побалуетесь шашлыком из дикой козы… А сейчас прекращаем разговоры… Выйдем на место, я укажу, кому и где расположиться, придется подождать с часок, стреляете тогда, когда стадо полностью выйдет на открытое место. По зверю делаете два-три выстрела, если успеете ими положить, значит, успеете, а нет – более не стреляйте, потому как стадо быстро уходит и смысла бабахать почем зря нет… В стаде будет обязательно самец, его возьмете на себя вы, Михаил Леонидович, поскольку самец стоит спокойнее; какую-нибудь самку возьму на себя я, так как они больше двигаются, мне все одно кого, я привыкший, и мне одинаково сподручно. Бить лучше всего в голову, это наверняка, зверь сразу погибает; удобнее, конечно, стрелять под лопатку, в грудь, и это тоже хорошо… Одним словом, как сумеете… Вопросы есть?..

Его спутники молчали. Каждый думал в это время о чем-то своем; Нексин продолжал размышлять о том, что делать для разрешения вопросов, поставленных Баскиным. Компания скоро вышла на открытое место. Это была пологая широкая поляна, заканчивающаяся у опушки леса. Чтобы стрельба могла вестись перекрестно, на одной стороне поляны Заборов помог Баскину установить светло-бежевую, в серо-зеленых разводах палатку, которая на местности выглядела как копешка сена; сам с Нексиным спрятались внутри стога, специально сметанного вокруг поставленных клетью жердей, на другом конце поляны.

Время нахождения на стоянке, вопреки ожиданиям Нексина, прошло быстро. Внутри стога было невероятно тихо, пахло чуть прелым, но еще хранившим запахи трав сеном. Он в какой-то момент поймал себя на мысли, что здесь, за этой стеной из сена, словно изолировавшей его от внешнего мира, мучившие его вопросы сами собой как-то поутихли; зато появился живой интерес к происходящему. Заборов излишне осторожно, будто его, находящегося внутри стога, мог услышать зверь, возился, устраиваясь удобнее; только слышалось его немного отрывистое, как у пожилого человека, дыхание и сопение. Он подстраивал под собой оставленную здесь кем-то вместо табуретки чурку, потом проделал в сене подобие слухового оконца. Нексин сидел на корточках и, следуя примеру, тоже раздвинул сено, обнаружив необыкновенно красивый вид на лес. Заборов спросил у него: будет ли стрелять? Нексин ответил, что попробует. Тогда Заборов показал ему, мягко переведя затвор, как подается в ствол патрон. Нексин сказал, что все это знает, и взял у него винтовку, поставив ее между колен. Они молча стали наблюдать. Напротив них метров на сто открывалась поляна, заканчивалась она густыми зарослями молодого дубового подлеска, рябины, черемухи и орешника. За ними, на месте бывшей вырубки, тянулся жердняк из редких берез и осин, дальше была темная стена смешанного леса.