Душехранитель

— Братишка, это Нат. Сын твоего Ната, — и показывает Николаю лежащего у него на ладони слепого новорожденного щенка. — Бэалиа только что ощенилась, просила передать, — он усмехается и кладет волчонка на грудь лежащему приятелю. — Как ты, братец? Живой?

Щеночек тихонько поскуливает, тычется мокрым носиком в яремную впадинку на горле Николая. От волчонка пахнет молоком и травами, как в доме Сетена. Так пахло и от Ната.

Снова провал. Но с того момента дела больного идут на поправку. А вскоре они — уже совсем взрослый Николай и молодой серебристый волк Нат, сын того Ната — вновь бегают по заливному лугу, вырывая друг у друга палку.

И вдруг громкий, заходящийся плач откуда-то извне. Плач младенца. Он выдергивает Николая из его длинного, одновременно и сказочного, и правдоподобного сна. Молодой человек еще ощущал те запахи, те образы, помнил имена. А потом вдруг все схлопнулось, память погасла, в свои права вступила реальность.

— Что, снова? — привставая на локте, спросил Гроссман.

При свете ночника Рената ходила по спальне, укачивая маленького Сашку. В глазах ее пылала тревога.

Николай застонал. Уж какую ночь подряд с мальчиком происходят странные вещи. С вечера над кроваткой его клубится что-то неосязаемое, это чувствует не только Рената, но и Гроссман, который никогда не верил в запредельное. Ребенок весел, машет ручками и ножками, даже пытается перевернуться — это в месяц от роду! Постояв возле него, Николаю затем хочется сбегать в спортзал и выплеснуть куда-нибудь бешеное желание двигаться, действовать. Хочется выскочить на балкон и заорать на весь квартал. Неведомые силы жгут, раздирают тело изнутри, не помогает и ледяной душ. Жена взбудоражена, за какие-то полчаса она успевает завершить все дела, на которые ей не хватает времени в течение целого дня. Кожа горит, голова гудит, словно медный колокол, из макушки вот-вот вырвется вулкан. Забыв о прежних ссорах, они страстно любят друг друга и лишь потом, умиротворенные, засыпают — Рената в объятьях мужа. В первый раз это было чудесно. Николай сам не ожидал, что Рената стала такой пылкой и чувственной. Он ощущал, что со стороны Сашкиной кроватки к ним струится что-то прохладное, сродни ветерку, успокаивающее, как морской бриз в разгар полуденного зноя. Мальчик спит. Дремота наваливается и на глаза Ника…

А глубоко за полночь — громкий, истошный крик. У малыша страшный жар, врачи скорой помощи разводят руками: никаких симптомов заболевания. Ставят инъекцию жаропонижающего, но она не помогает. Ребенок горит, лишь время от времени забываясь коротким сном. Его рвет от материнского молока, он мечется, он страдает.

Давая Ренате отдохнуть, Николай укачивает его на руках. А утром все проходит. Саша весел, улыбается, пытается ухватить погремушки, ест, надолго засыпает.

Одна, вторая, третья… ночи стали похожи друг на друга. Через неделю Гроссман понял, что, продолжай он подскакивать по ночам и помогать Ренате дальше, вскоре у него начнутся обмороки на работе. Жена знаками убеждала его перейти в другую комнату, но Николай пока крепился, убегая на диван лишь тогда, когда становилось совсем невмоготу.

Вскоре он обнаружил, что Рената нашла выход. Это был очень интересный способ коротать ночь у кроватки сына. И очень простой. Она придвигала колыбельку к себе, брала карандаш с бумагой, укрывалась одеялом и, положив на колени толстую тетрадь, что-то писала, писала, писала. Сашка просыпался, плакал. Она отбрасывала тетрадь, укачивала ребенка и в нетерпении возвращалась к написанному.

Так было и сегодня. Нынешняя тревога жены была только бледной тенью по сравнению с той, первой. Возле руки Николая лежала раскрытая тетрадь, исписанная убористым, почти бисерным почерком Ренаты. Он зевнул и пробежал глазами по строчкам. И стихи, и проза… Как обычно. Это поначалу Гроссмана удивляла внезапная тяга супруги к сочинительству, но спустя две недели он принимал это новое Ренатино хобби как должное. Почему нет? Так она расслабляется, так ей легче. Лучше графомания, чем паранойя…

Но что-то остановило взгляд молодого человека. Он стряхнул сонливость и, подскочив, перечитал еще раз. Коротенькая зарисовка об игре неизвестного мальчишки с громадным волком… Вот это да! И еще так мастерски описано: Николай только что видел все это своими глазами во сне!

— Ладонька! Откуда ты это взяла? Что такое — Оритан? «Ночи на Оритане становились холоднее и безнадежнее…»

Рената пожала плечами.

— А про волка? Про мальчика и волка?..

Она переложила задремавшего Сашульку на одну руку, а второй показала, что увидела это.

— Сейчас увидела?

Кивок.

Николай пожал плечами. Ничего себе! Она видит наяву то, что приходит ему во сне, так получается? А это слово, это очевидное название — «Оритан»…

«Оиритиаан!» — шепнуло что-то в груди.

Он в последний раз взглянул на тонкую вязь таинственных строк, закрыл тетрадь и поднял голову. На него, прижавшись щекой к материнскому плечу, внимательно смотрел Сашулька.

* * *