Душехранитель

— Вы ведь увидитесь с нашими гостями из Тепманоры, когда будете сопровождать их на взлетное поле? Просто я вчера обещала господину Ко-Этлу подарить им на память рисунок строящегося Кула-Ори, а сегодня мне некогда искать их… Могли бы вы передать ему? — Танрэй обеими руками протянула картинку офицеру.

Тот кашлянул, словно прочищая горло и, отвернувшись, сел за свой стол:

— Вы немного опоздали, госпожа Танрэй. Наши гости уже улетели…

— Куда улетели?

— Домой, куда ж еще? В Тепманору, в этот… как его? Тау-Рэй, что ли?

— Когда?

— Да чуть рассвело. Их решение изменилось, какие-то срочные дела… Я не знаю. Нам приказали сопровождать, мы и сопроводили. Так что… не могу я передать вашу картину Ко-Этлу… В другой раз, быть может?

— В другой раз… — повторила она, отступая. — В другой раз… Хорошо…

И, не закончив свой визит полагающейся прощальной фразой, она покинула казармы.

Ормона… Виной восьми смертей была Ормона, стоявшая за всем этим покушением… А восьми ли? На протяжении пяти лет жителей Кула-Ори — правда, тогда лишь аборигенов, но что из того? — зверски убивали в джунглях, пытаясь обставить их гибель как несчастный случай. Доказательств нет, но… не потому ли так неспешно вели расследование охранники, что большинство их коллег (если не все они) были замешаны в преступлениях?!

У Танрэй помутилось в глазах. Кажется, она даже лишилась сознания. Но длилось помрачение рассудка недолго, и женщина, к счастью для себя, не успела упасть.

Зачем все это Ормоне? Впрочем — какая разница? Жажда власти, мизантропия, мания убийства… На многое была способна загадочная, всегда закрытая жена Тессетена. А он… Да, Сетен не мог не знать. Он покрывал ее. Это было обусловлено вековыми законами Оритана, вошедшими в кровь и плоть его жителей: супруги-попутчики не имеют морального права предавать друг друга. Но это всё оправдания! Разум и новая действительность подсказывают другое: Сетен был обязан пресечь действия жены… И не сделал этого. Даже если он и любит, пусть по-своему любит Ормону, это не умаляет его вины.

Танрэй уселась в траву на пригорке и стиснула раскалывающиеся виски между ладонями. Он не мог вызвать жену на Поединок. Не мог обратиться к охранникам, ибо наверняка знал об отношениях гвардейцев с Ормоной и ее сворой дикарей-бандитов, которые беспрепятственно расхаживали по окрестностям и пугали своих соотечественников. А гордые ори, к которым это отребье не смело подступиться, предпочитали закрывать на все глаза, по самую макушку заваленные своей работой. И сама Танрэй была одной из таких ори, что уж тут юлить. Она не видела того, что происходило у нее под самым носом. И не хотела видеть.

Что мог сделать Тессетен? Рассказать кому-то из друзей. Алу, ей, Паскому, наконец…

Круг сужался. Танрэй поняла, что и этого сделать Сетен не мог. Ормона заведомо сильнее Ала. Она женщина. У нее в подчинении такие силы Природы, которые доступны не всякому мужчине. Для Тессетена это было бы равносильно убийству лучшего друга. Быть может, в минуты слабости он и мог желать смерти Ала (Танрэй не хотелось об этом думать, однако теперь было не до сантиментов), но не пошел бы экономист на такое предательство. Не только из благородства. Просто он не пожелал бы, чтобы за его спиной потом шептались, будто один правитель Кула-Ори чужими руками уничтожил другого правителя, своего соперника. Сказать ей, Танрэй… Здесь все понятно: Сетен уверен, что хоть она и женщина, но с Ормоной ей не справиться. Может, он прав. А Паском — врач. Врачам запрещено предпринимать Поединок, так же, как и врачам не имеют права бросить Вызов. Не нужно было Сетену вчера удерживать Натаути, когда тот готов был броситься на Ормону… Но тогда бы волка умертвили, а экономист его любит почти как человека и не может заплатить такую цену. Хотя… лучше бы волка. Танрэй было больно рассуждать об этом, но все-таки жизнь одного животного — это не жизнь восьмерых людей… Почему Тессетен не спустил вчера Ната?

Вопрос поворачивался так: почувствуй гвардейцы, что под их ногами горит земля, они выступят против «правительства». Пусть правительства в кавычках. Но это будет бунт. Кровавый бунт. В руках охранников почти всё оружие эмигрантов-ори. И кто знает, как далеко проникла зараза, культивируемая Ормоной?

Танрэй неловко поднялась. Она решила всё. И пусть это будет первый и последний Поединок в ее жизни. Она не любила жертвенных сюжетов в книгах. Кроме того, если она погибнет, с нею погибнет и ее сын. Однако всё перевернулось в мире Танрэй за эти несколько минут…

* * *

Фирэ ощупал щиколотку морщившегося Тессетена.

— А здесь?

— Да нормально, Фирэ, нормально…

— Ну что — нормально?! — возмутился юный кулаптр. — Я ведь вижу. Вот.

Он надавил чуть сильнее, и Сетен, не сдержавшись, со свистом резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Что ж, крошите ее снова, ничего не поделать… — экономист отвернулся в окно.