Душехранитель

Недолго прожила Диляре. Зачахла в неволе, как нежный цветок, лишенный солнца.

На закате дней своих любить мужчине очень трудно. От этой любви сердцу всегда больно. А когда любимая уходит из жизни, сердце плачет кровью. Понял хан, как трудно бывает человеческому сердцу. Трудно стало великому хану, больно, как простому человеку.

Вызвал Крым-Гирей некогда плененного им иранца, мастера Омера, и сказал ему:

— Сделай так, чтобы камень через века пронес мое горе, чтобы камень заплакал, как плачет сердце.

Спросил его мастер:

— Хороша была женщина, которую любил ты, хан?

— Мало что знаешь ты об этой женщине, — ответил хан. — Она была молода. Она была прекрасна, как солнце, изящна, как лань, кротка, как голубь, добра, как мать, нежна, как утро, ласкова, как дитя. Что скажешь плохого о ней? Ничего не скажешь, а смерть унесла ее…

Долго слушал Омер и думал: как из камня сделаешь слезу человеческую?

— Из камня что выдавишь? — сказал он хану. — Молчит камень. Но если твое сердце заплакало, заплачет и камень. Если душа есть даже в тебе, то должна быть душа и в камне. Ты хочешь слезу свою в камень облечь? Хорошо, я сделаю. Камень заплачет. Он расскажет и о моем горе. О горе мастера Омера. Люди узнают, какими бывают слезы человека, потерявшего родину. Я скажу тебе правду. Ты отнял у меня все, чем душа была жива. Землю родную, семью, имя, честь. Моих слез никто не видел. Я плакал кровью сердца. Теперь эти слезы увидят. Каменные слезы увидят. Это будут жгучие слезы. О твоей любви и моей жизни.

На мраморной плите вырезал Омер лепесток цветка — один, другой… А в середине цветка высек глаз человеческий, из него должна была упасть тяжелая слеза, чтобы жечь холодную грудь камня день и ночь, не переставая. Годы, века… Чтобы слеза набегала в человеческом глазу и медленно-медленно катилась, как по щекам и груди, из чашечки в чашечку.

И еще вырезал Омер улитку — символ сомнения. Знал он, что сомнение гложет душу хана: зачем нужна была ему вся его жизнь — веселье и грусть, любовь и ненависть, зло и добро?.. И грозный хан не воспротивился замыслу ваятеля.

Стоит до сих пор фонтан и плачет, плачет день и ночь…

Так пронес Омер через века любовь и горе: жизнь и смерть юной Диляре, свои страдания и слезы».

— Мужчина, можете зайти? — послышался голос, и Николай обернулся.

Из-за двери кабинета выглядывала целительница Эльмира.

Оказывается, она не совсем чернявенькая. Прядь челки высветлена до рыжего. А Николай сразу и не обратил внимания…

Рената сидела на подоконнике, дышала на стекло и водила пальцем по запотевшим кругам. Она даже не посмотрела на Эльмиру и мужа.

— Пойдемте, мужчина, — сказала целительница и увела его в смежную комнату.

Николай сел так, чтобы ему было видно Ренату.

— Вас как называть? — спросила женщина, садясь за стол и беря в руки два мелодично звенящих шарика.

— Николай.