Душехранитель

— Да, пожалуй, ты прав. Я не хочу взрослеть, не хочу стареть… Что хорошего в том, что я потеряла огромный мир, который был у меня, когда мы с бабушкой гуляли в нашем парке? Куда исчезли те люди, которые его составляли?! И тот старик в инвалидной коляске, что ежедневно ездил по аллеям, коротая свои последние годы?! Недавно я видела его там, но он ушел куда-то из моей жизни, и я даже не удивилась. Не успела. Мир уменьшается, чем старше мы становимся. Время начинает лететь, как сумасшедшее: вначале не замечаешь, как проскочил день, потом — неделя, месяц… А что дальше? Я не хочу терять мир моего детства… С ним у меня связано множество таинственных воспоминаний, в которых иногда приятно спрятаться от нашей жуткой реальности…

Саша смотрел на нее непонятным взглядом. Наконец он тихо-тихо вымолвил:

— Мы все потеряли больше, гораздо больше… Но ты этого уже не помнишь…

— Почему?

— Потому что подсознательно — а может, и сознательно — не хочешь этого. В детстве ты это еще помнила, поэтому тебе так приятно прятаться в нем… Но оно ушло, а ты ищешь. Ищешь не там и не то… Иногда в общении с тобой у меня появляется чувство, что я пытаюсь войти в хорошо запертые двери… Стучусь, а мне никто не открывает и даже не отвечает…

— Знаешь, а у меня то же самое было с тобой. Но теперь почему-то нет… Как будто упала какая-то завеса.

— Ее и не было. Это была твоя завеса, Рената. И теперь ты отдернула ее… — Саша затих, а затем вздохнул и вымолвил: — Я тоже ненавижу время. Те минуты, что нам удавалось украсть у вечности, холодной, пустой и бессмысленной вечности, время все равно без всякой жалости выдергивало из наших тел, душ, сердец, памяти…

— Тебе больно?.. — подавленно прошептала девушка.

— М-м-м… нет… — отозвался он, глядя в потолок, и, помолчав, добавил: — Давно уже нет.

Мысли роились в голове Ренаты, но она не представляла, как спросить еще. А спросить хотелось о многом. Она ощущала, что по касательной задела какую-то тайну. И тайна, видимо, немыслимым образом затрагивала и ее судьбу тоже… Но Саша говорит притчами, постоянно оставляя себе пути к отступлению, увиливает от прямого ответа, как увиливает от опущенной в воду руки стайка мальков в пруду. Он будто ждет чего-то от нее, Ренаты. А она и не подозревает — чего.

— Ты отшельник… — сказала она. — Но ты не одинок даже вдали от людей. А я одна и в толпе… Это жутко. Я раньше не осознавала этого… — и, привстав на локте, Рената шепнула ему в самые губы: — Что ты имел в виду, когда сказал, что все мы потеряли гораздо больше, чем наше детство?

Он ответил поцелуем. И снова — эта ноющая, невыносимо сладостная боль у нее в животе, в ногах…

Саша чуть-чуть отстранился:

— Ты уверена, что хочешь увидеть? Я не могу это объяснить. Это невозможно понять, это надо ощутить…

— Ощутить? Увидеть то, что я помню из детства? Да, хочу…

— Закрой глаза… Закрой…

Его сухие горячие губы слегка царапнули кожу её губ, а после, захватив, подчинили их своей воле — ненадолго, точно взаймы… И она счастлива была покориться. Единое прерывистое, страстно-нежное дыхание, единый пульс, единый и мощный в своей направленности поток чувств…

— Глаза твои — полынный мед, — прошептал Саша, целуя веки Ренаты. — Волосы — мед из полыни. Так было всегда, Возрожденная… Всегда…

Она обвила его руками, мечтая только об одном: чтобы сегодня длилось бесконечно и никогда не закончилось.

Саша легко, будто дуновением ветра, скользнул пальцами по ее лицу. Не открывая глаз, Рената улыбнулась: «ветер» донес до нее запах моря, запах дыма от хвойного костра, запах дальних путешествий. Нежные и в то же время бесконечно сильные и знакомые руки унесли ее далеко-далеко из убогого домишки на берег широкой изумрудной реки, на берег из желтого песка, мягкого, как шелк. И там они были только вдвоем, подвластные лишь Природе, столкнувшиеся в вечной борьбе мужчины и женщины, где нет и не должно быть побежденного…

— Это — сон? — спросила Рената, когда смогла говорить после вырвавшегося из груди крика наслаждения, впервые столь бурно ею пережитого. — Я помню, что так уже было…

Распахнув глаза, она коснулась губами Сашиной едва заметной родинки у виска, затянувшейся ссадины на скуле, горла, кожа которого по-прежнему источала тот магический, нереальный запах…

…И увидела прямо над собой распростершееся в ярко-черном небе созвездие Охотника.

Саша покачал головой, привстал на руках и взглянул на дальний берег, по косогорам которого рассыпались белоснежные шары огромных зданий — творения виртуозов давно забытой архитектуры. Это был незнакомый, фантастический город-сказка. К горлу девушки подкатили рыдания — то ли от счастья, то ли от осознания невосполнимой утраты… Все это она только что видела с закрытыми глазами. Впуская в себя его, она позволила войти и прошлому…

Сухими губами Саша убирал с ее щек обильные слезы.

— Останови время, мой душехранитель! — просила она. — Хоть на час!

Саша ничего не мог сделать. Время не любило, когда его побеждали.

— Но почему?! — спрашивала девушка, когда все вернулось обратно. — Почему?!