Душенька

Долговязому парню можно было дать все двадцать, а то и больше. Он начал выслеживать Душеньку, разузнал, когда и по каким улицам тот проходит и стал охотиться на него, нерешительно проходя мимо, не смея поднять глаз на свою будущую жертву, неловко ощущая тяжесть огромного ножа в кармане куртки. И еще узнал следователь, что мать мальчика семнадцать лет назад его отец привез сюда в этот город из дальнего российского маленького городка. Обещал жениться, но как только она забеременела, бросил здесь в чужом для нее городе, где она никого не знала, в том числе и родных так называемого мужа и осталась совсем одна, без помощи, без денег.

Через неделю, когда Душеньку выписали из больницы, он, придя на работу, узнал от своей длинноногой сотрудницы, что приходила проверка и составили очень серьезный акт, а вчера приходил еще и следователь и обещал зайти в больницу, но на всякий случай оставил повестку в прокуратуру.

Итак, раскрылись все махинации Душеньки, его судили, и присудили два года колонии усиленного режима (и тут он сумел ускользнуть от крупного срока, грозившего ему, нашел нужных людей, адвокатов и т. д.) и вместе с ним судили еще троих его подельников из городского аптечного управления и одного чиновника среднего звена из министерства здравоохранения.

В колонии Душеньке, прямо скажем, было не по себе, нехорошо было, неуютно среди всякого сброда. Кстати, один из представителей этого сброда оказался давнишний Душенькин собутыльник и товарищ по забегаловкам, который Душеньку не узнал, очень опустился и, как выяснилось дважды лечился от алкоголизма. Но Душенька не горел желанием напомнить ему о себе. Какой от него, алкаша прок здесь, в зоне?. Он все-таки привык к нежному культурному обращению, сморкался в платок, а не как эти звери – пальцами. Курил дорогие сигареты и пил только шотландский виски (если исключить период шатания по забегаловкам). Из еды делал культ, любил красивую сервировку. Нож держал в правой руке, вилку – в левой. За обедом не чавкал и промокал губы белоснежной пахнущей розами салфеткой. А тут что? Хамство, грязь. Едят всякую дрянь, копаются в носу, беззастенчиво и громко рыгают и пускают ветры за столом во время обеда, потом грязными ногтями ковыряют в зубах, ну и все такое…

Он видел, что многие тут стали верующими, молились по пять раз в день, становились на намаз, поверяли Аллаху свои невзгоды и молили о прощении; Душенька с презрением смотрел на них, думал – вот на воле они не были такими богобоязненными, а тут как прижало, сразу вспомнили бога… Но не вмешивался. Пусть их молятся, кому мешают… Но бывали дни, когда становилось до того тяжело, что он и сам хотел обратиться к Аллаху, стать верующим и черпать силы в вере…

Однако, время летит, летит, хотя в неволе гораздо медленнее, чем хотелось бы, просто ползет, но как бы то ни было, все идет к своему завершению, а тут еще амнистия вышла, так что срок отсидки завершился гораздо быстрее, всего четырнадцать месяцев провел Душенька в колонии, но и этого было достаточно, чтобы он опустился, обрюзг, внешне огрубел и охамел. Теперь ему уже было все равно, в какой руке держать вилку, а в какой нож.

Он вышел. Но уже и речи не могло быть попроситься под крыло дяди, который из-за него получил страшный нагоняй от министра и чудом удержался на своем месте. Но случившееся послужило ему уроком (в отличие от его племянника, которому никакой жизненный опыт не служил уроком), и он строго-настрого запретил у себя в управлении пускать к нему этого типа.

– Знать его не хочу! – гремел он после министерской головомойки. – Нет у меня такого родственника. Кто впустит – того самого уволю к чертовой матери!

Так он грозил. И Душенька прознав про то, конечно, не решался побеспокоить грозного, но справедливого дядю, нет, сейчас нет. Может быть, потом когда-нибудь, когда все забудется. Но сейчас нет. Нельзя соваться даже с извинениями, будет хуже…

Теперь, выйдя на волю и оставшись без средств к существованию, которые были конфискованы, Душенька всерьез призадумался о жизни. Как быть дальше? И тут он вспомнил своего единственного любимого поэта. А не удариться ли нам в литературу, граждане? Да. Это идея, век воли не видать! Вон сколько тут поэтов ходят. В кого ни кинь – поэт, а то и поэт-песенник, да все такие откормленные, гладкие, довольные своей жизнью и своим поэтическим творчеством. Зарабатывают, наверное, неплохо. А работы – плюнуть и растереть. Велика важность – строчить стишки! А можно и на свадьбы ходить, любовные стишки там читать, тоже заработок… Что он, хуже этих? Вчера только понаехали, город засоряют, а уже по разным каналам выступают, травят стишочки, становятся знаменитыми… Да! Сейчас главное псевдоним себе придумать громкий, это у поэтов самое важное… Без псевдонима – никуда…