Душераздирающее творение ошеломляющего гения

14 января 1999 года приснились. Я лежал на диване и без всяких на то оснований стал дремать, оттягивая момент, когда надо будет заниматься делами. Мне приснился сон, а позже, где-то через семь часов, в 5.30 утра, записывая его, я чуть не свихнулся. И не только из-за сна. Господи, ведь 14 января — это день смерти матери. А хуже всего — когда я писал о сне, из динамиков звучала какая-то неизвестная мне песня с совершенно невоспроизводимыми, леденящими душу воплями. И это был альбом, который, как мне казалось, я хорошо знаю; под конец там просто орал какой-то человек, и его вопли чередовались с оглушительным грохотом, как будто чем-то тяжелым били по наковальне. А я при каждом стуке резко поворачивался, чтобы посмотреть, не здесь ли она, ожидая увидеть ее не ласковой, как положено матери, а убийцей в лохмотьях и с всклокоченными волосами. Ведь во сне она подходила ко мне и [

^{(НЕРВНЫЙ ЭПИЗОД ИЗЪЯТ РАДИ ОБЩЕГО ДУШЕВНОГО СПОКОЙСТВИЯ)}

]. Это было странно, неправильно, в реальной жизни она никогда не сделала бы ничего подобного. Добавлю, что был в этом сне и приятный момент: я находился в нашей старой кухне, и там же был Тоф, которому было лет 6–7. Его лицо было сплавом его лиц в 5 и 6 лет, но ростом он был выше, и, несмотря на то, что это сон, я тут же догадался: мне было даровано увидеть его в этом возрасте. Мы стоим на кухне, я держу его за плечи прямо перед собой, хочу на него взглянуть, хочу, чтобы он позволил взглянуть на себя, простил меня, но его голова опущена. Он понимает, как много значит для меня такой момент. Я обнимаю его, прижимаю голову его к своей груди, и, глядя в стеклянную раздвижную дверь кухни, осознаю, что наступила ночь и в стекле отражаемся мы оба. Я поражен тем, какой он высокий, и говорю себе: это надо запомнить, эту деталь приятно будет вспоминать потом, когда сон закончится. (Во сне я ощущаю себя ненадолго заглянувшим туристом.) Я фиксирую в памяти: мой подбородок совсем рядом с его глазами, он трется об его волосы, о его пухлое личико.

И просыпаюсь с мыслью, что хочу иметь детей.

Стр. 265, абз. 1. Обои с фотографией леса

На плаванье и прыжках в воду в одной со мной команде был парень по имени Джонатан Джустен. Он был коренастым, сильным и самым хорошим прыгуном в воду в нашей команде, хотя и по своему телосложению, и по общему ощущению был не очень-то к этому приспособлен. Привычнее считать, что прыгун в воду должен быть гибким, пожалуй, даже нежным мальчиком, из тех, кто убирает челку со лба, выпячивая нижнюю губу и выпуская поток воздуха на волосы снизу вверх. А Джустен был приземист и неряшлив, ходил на тренировки в большой заляпанной футболке и относился к своему таланту со всей возможной небрежностью. Но он мог сделать двойной прыжок и великолепно его закончить, мог сделать прыжок в полтора оборота с боковой стороны бассейна. Он дружил с Джеффом Фарландером, который, конечно же, хорошо известен нам по другим частям этой книги.

Мама Джонатана была немногословная и веселая женщина; разведена, и в ней сквозила добродушная усталость от жизни. Она была актрисой, и чтобы сводить концы с концами, ей приходилось подрабатывать. Я узнал об этом, когда однажды, придя домой, увидел, как она клеит обои в моей спальне. Те самые, с оранжевым лесом, которые выбирали мы с мамой, полоска за полоской, клеились на стенку руками матери Джонатана Джустена. Для меня этот случай был диким по нескольким причинам. Во-первых, я вообще не помню, чтобы кто-нибудь из взрослых, кроме мамы, переступал порог моей комнаты. Даже отец, чье вторжение, описанное в этой книге, кажется, было единственным. И вот эта женщина, которую я видел только на командных встречах, была в моей комнате и почему-то делала работу, которая считается мужской? Я не мог этого видеть. На то время, что она работала, я ушел в гости к приятелю. Когда я вернулся, ее уже не было, лес был на стене, и он был приклеен безупречно.

В следующем году мы уже не ходили в тот клуб — здесь нет единого мнения, то ли мы не могли себе этого позволить, то ли просто перестали ходить. Много лет мы видели миссис Джустен только в рекламах, да и не очень часто. Она была у нас единственной знакомой актрисой, единственным известным нам человеком, которого показывали по телевизору, поэтому мы ее боготворили. Главная известная нам реклама, которую крутили все время, кажется, даже несколько лет, была посвящена Иллинойсской лотерее. Она играла официантку, которая как-то раз забыла разыграть свой номер и выпустила из рук миллионное состояние и прилагающуюся к нему новую и счастливую жизнь. Две официантки в забегаловке:

— Смотри, мисс Денежный Мешок, — говорит одна, — твой номер выиграл.

Миссис Джустен держит в руке кофейник, и тот по причине нахлынувшего отчаяния никнет, проливая кофе. Голосом, выражавшим невыносимую, экзистенциальную грусть, она пропевала свою реплику, которая звучала как последние скорбные ноты умирающей певицы:

— Я забыла сыграть.